Колодец в небо
Шрифт:
В Москве служебная машина отвезла ее в отведенную суженому половину двухэтажного дома в правительственном дачном поселке под Москвой. Будущий супруг прямо из аэропорта умчался на заседание правительства, и она вошла в незнакомое богато обставленное, но казенное пространство. Посмотрела заполненную новомодной бытовой техникой кухню, на неуютную столовую с большим столом посредине и оставшейся с цэковских времен румынской стенкой. От нечего делать включила телевизор – почему-то не японский или корейский, как прочая бытовая электроника, а еще советский «Рубин». Показывали «Крестного отца». По телевидению на всю страну показывали фильм, несколько лет назад сломавший жизнь Алика. И ее собственную жизнь.
То свое беременное лето она выхаживала по дорожкам
Почета никакого – после отпуска цен правительство, в которое входил и ее супруг, не проклинал разве что ленивый. Денег и у самих было не густо. Это потом часть младореформаторов резко рванет навстречу государственно-олигархическому капиталу. А в то лето министерская зарплата составляла одиннадцать тысяч стремительно дешевеющих рублей, в то время как зимние сапоги, которыми все еще измерялось благосостояние некогда советской женщины, стоили пять тысяч. Во что обходилось детское приданое, и заикнуться страшно.
Жить приходилось за городом, на выделенной младоминистру половине госдачи. Прежняя питерская квартира осталась прежней питерской жене, а ей только казенная мебель и половинка спаренного домика. Когда в воздухе впервые запахло отставкой правительства, Жанна испугалась, что снова останется на улице. Брак по расчету не удался ей, как и брак по любви. Расчет оказался неверным. Не учла перемен, случившихся в стране за время ее отсутствия.
Раз выбралась на новую постановку модного антрепризного театра и обалдела, увидев на сцене того питерского мальчика из хорошей семьи, который жил в общаге в одной комнате с Аликом и, отгороженный от их кровати шкафом, вынужденно терпел их оргии. Тогда мальчика с чистой шеей она и в упор не видела ни как мужчину – какой там мужчина из двадцатилетнего юнца, в жизни ничего не видевшего, кроме своих книжек, ни как актера – на их курсе на фоне Алика меркли все. Теперь же она с искренним удивлением заметила, что вечно мешавший им мальчик вырос. И стал мужчиной. И, что важнее, стал актером. Блистательным Актером.
Мелькнула мысль – а не поменять ли министра на актера, актеры ей все же ближе, но в тот раз как-то не сложилось. Зашла за кулисы, Андрей ей вроде и обрадовался, но глаза его горели не ею зажженным огнем. Кроме того, все кому не лень намекнули на гомосексуальность актера – что, думаешь, до тридцати лет дожил и бабу себе не нашел! Да и за собственным беременным животом своих сапог не видно было – не лучшее время новые брачные расчеты затевать. Пришлось, наслаждаясь бесконечными цитатами из Хайека и Фридмана, протянуть еще какое-то время на переднем крае реформаторского фронта.
Она на этом переднем крае и еще дольше бы протянула, да не протянул сам край. Основной костяк того правительства, дабы не злить и без того злой народ, поперли в ту же зиму, когда она родила Настю. Девочка получилась смешная, ни на кого не похожая, с забавным родимым пятнышком в форме Австралии на едва покрытой нежным пушком младенческих волосиков головке. Но и долгожданное материнство особого счастья Жанне не принесло. Перегорела. Перехотела быть матерью, пережелала родить ребенка тому, кого любила. Нынешняя девочка оказалась лишь приложением к новой обыденной жизни – ни счастливой, ни несчастной – никакой.
Муж ее в ту зиму уволен не был. Получив кличку «вдова Гайдара», продержался в следующем правительстве еще полгода. Потом был отправлен в почетную ссылку в дружественный младореформаторскому правительству банк, в качестве утешительного приза избран депутатом. Отсидел несколько лет зампредом думского комитета, но на следующих выборах его проправительственная партийка провалилась, пришлось возвращаться в банк.
Казавшаяся в девяносто втором блестящей карьера мужа все тухла и тухла. Произносимая им прежде с бахвальством фраза «Если ты такой умный, почему же ты такой бедный», теперь обернулась против него. Старые соратники по младореформаторству переругались между собой, и все вместе отвернулись каждый от каждого. Банк, в который Володя дважды был почетно сослан, в кризис девяносто восьмого года лопнул. Откатов, накопленных за недолгое время его думствования, на жизнь не хватало. Это потом торговля депутатскими возможностями – запросами, поправками и прочим законотворческим хламом – была поставлена на широкий поток. А в краткий двухлетний созыв депутатствования мужа, кроме цирка впервые избравшихся в парламент жириновцев, от первой Думы и не осталось.
Дальше – была без радости любовь, разлука будет без печали. Благо квартиру на Плющихе муж еще за младореформаторствование получить успел и в банке кое-что наскреб. Этого хватило, чтобы Жанна могла без угрызений совести выставить благоверного за дверь.
А благовоспитанный мальчик-актер стремительно становился уже даже не популярным – Великим, каким в ее давних мечтах и расчетах должен был стать Алик. Жанна зашла к нему за кулисы еще раз, и еще, и еще раз. Тем более что замеченных ею в первый приход зажженных кем-то другим глаз у Андрея больше не наблюдалось. Стеклянными стали глаза. Перегорел где-то. Но горение Андрея ее волновало меньше всего. Теперь ее волновала только точность собственного расчета. Как бы она ни обманывала иллюзиями дорогих косметических салонов собственный возраст, но сорокалетие было не за горами. И, трезво поразмыслив, Жанна понимала, что ошибиться в этот раз она не имеет права.
В какой-то момент, увидев на одной из премьер буквально купающегося в обожании толпы Андрея и услышав шуршащие то в одном, то в другом углу слухи о его «баснословном контракте» и о его «невиданных гонорарах», Жанна поняла, кто в этой жизни дан ей как, может, и не последний, но наверняка главный ее шанс. Шанс на то, что она пусть не с любимым Аликом, а с другим, но все же пройдет и по каннской лестнице и протянет свою руку к «Оскару». А Алик… Алик увидит это по телевизору и все поймет.
И Жанна начала действовать. Методично и планомерно. Намеренно встречалась с бывшим однокурсником, случайно попадалась ему на глаза, давала дельные советы. В чем, в чем, а в деловой хватке отказать ей было нельзя. Случись младореформаторство мужа не в пору ее беременности и раннего материнства, встреть она этих, ставших «первым правительством новой России» ребят чуток пораньше и получи она хоть минимальное экономическое или менеджерское образование, то явно заменила бы мужа или одного из его коллег в министерском кресле.
Теперь ее деловая хватка пригодилась. Жанна легко убедила Андрея, что в его новом статусе ему просто необходим личный директор. Но не жирный еврей-администратор, умеющий лишь считать деньги, а тонкая, но практичная женщина с душой актрисы, пусть и не состоявшейся по ряду трагических личных причин.
Жанна женской своей интуицией почуяла, что она не могла не остаться в некоем дальнем углу чувственности Андрея. При всем желании он не мог не слышать все, что творили они с Аликом за шкафом. Весной он забирал свой матрас и уходил спать в закуток на большом подоконнике в убогом общежитском коридоре. Но зимой на том подоконнике образовывались наледи, и Андрею волей-неволей приходилось сосуществовать в одном с их любовью пространстве. Дрочил, поди, под ее стоны. Хотел – не мог не хотеть, если он нормальный мужик, – оказаться на месте обожаемого всегда первого и в актерстве, и в любви Алика.
Теперь Андрей навсегда опередил Алика в профессии. Осталось только осторожно внушить ему, что не только слава и актерский успех, но и блистательная некогда однокурсница по праву победителя должна достаться ему.
Внушать долго не пришлось. Вместо любви их связал расчет – материя куда как прочнее любовной.
Рассмотрев Андрея поближе, Жанна поняла, что тратить время на любовное очаровывание не стоит. Объект явно перегорел на костре каких-то собственных давних или недавних страстей. И теперь ему нужна была не истовая возлюбленная, а теплая заботливая мамочка, способная не возбуждать, а убаюкивать на груди. Возбуждений ему хватало и на сцене. На возбуждения в жизни не оставалось ни желания, ни сил. Роль жены-мамочки, а не жены-любовницы истерзанную своей обреченной любовью Жанну вполне устроила.