Колодезь Иакова
Шрифт:
Она повиновалась, смущенная, сконфуженная.
– Скажите, что вы простили меня.
– Мне тоже надо извиниться, – пробормотала она, – я слишком много выпила.
– Мы оба достойны жалости.
Они замолчали. Страшно взволнованная, Агарь машинально вертела соломинку в налитом ей лакеем лимонаде.
– Вы уезжаете? – сказала она наконец.
– Завтра утром. Следующий пароход с эмигрантами прибывает шестого апреля. Вы третьего апреля возвращаетесь в Египет, через десять дней, не так ли?
– Да.
– Мы, значит, больше не увидимся.
Она ничего не ответила.
– Слушайте, – сказал он, – слушайте. – Его чудесный музыкальный голос будто сломался. – Если я вас о чем-то попрошу, сделаете вы это для меня?
– Что?
– Вам сказали много дурного о нашем творении. Я хочу, чтобы вы увидели, что вам солгали, что мы не обманываем наших братьев и что сами не обманываемся. Вы вернетесь к вашей жизни, направляя свои стопы туда, куда укажет вам ваша судьба. Пусть ваше свидетельство и не принесет нам пользы, но не нужно, чтобы оно причинило нам вред.
– Что же для этого надо?
– Завтра в полдень я уезжаю на автомобиле. Вы свободны до пяти часов, не правда ли? Так вот, проводите меня. О! Не очень далеко. Всего каких-нибудь тридцать пять километров. Этого достаточно, чтобы дать вам понять, как мы идем к нашей цели. Я поеду дальше, а вы в том же автомобиле вернетесь в Каиффу. Скажите же, что вы согласны.
– Согласна.
Он с волнением взял ее за руки.
– Мадемуазель Жессика… – начал он.
– Не называйте меня так, – произнесла она глухим голосом. – Это не мое имя. Меня зовут Агарь, Агарь Мозес.
IV
Вернувшись домой, Агарь большую часть ночи провела за починкой старого дорожного костюма, который она долго носила и думала уже бросить.
В полдень, придя на условленное место, площадь перед вокзалом, она встретилась с Кохбасом. Лицо ее закрывала густая вуаль.
Исаак Кохбас о чем-то спорил с окружавшими его, сильно жестикулировавшими женщинами и мужчинами.
Завидев Агарь, он поспешно пошел ей навстречу.
– Благодарю вас. До последней минуты я боялся, что вам что-нибудь помешает, что вы не придете, – сказал он.
– Я ведь обещала.
– Простите, вам придется четверть часа подождать. Нужно выполнить несколько формальностей, касающихся паспортов. Вечно одно и то же: вместо того чтобы устранить такого рода трудности, их, наоборот, создают. Каиффа, видите ли, пока нейтральная зона. Мы здесь еще не совсем дома.
Он говорил со странным оживлением; улыбка освещала его худое лицо. Казалось, он был счастлив.
Агарь уселась на скамейку у самого входа в дом, где находился контрольный пункт.
Оттуда ей очень удобно было наблюдать за вновь прибывшими колонистами.
Сойдя накануне с парохода, они готовились после тщательной проверки бумаг к посадке в автобус, который развезет их по колониям. Колонистов было одиннадцать: восемь мужчин и три женщины. Мужчин нельзя было принять ни за рабочих, ни за крестьян. Их одежда говорила о претенциозности бедняков, которая пользуется таким успехом у посетителей некоторых монпарнасских кафе. Только на одном из них был черный классический кафтан и круглая шапка, кроме того он носил длинные пейсы. Остальные, очевидно, держались от него в стороне, женщины с коротко остриженными волосами и красивыми, правильными, отмеченными страданием и насмешкой лицами напоминали анархисток.
Одетые в жалкие лохмотья, они с недоброжелательством поглядывали на Агарь.
Наконец, покончив с формальностями, колонисты расселись на двух противоположных скамейках автобуса: шесть по одну сторону, пять – по другую. Свой убогий багаж они сунули себе под ноги.
Исаак Кохбас отдал по-английски несколько приказаний шоферу, и тяжелая машина тронулась.
Со вздохом облегчения Кохбас вернулся к Агари.
– Вы слишком много трудитесь, – заметила последняя.
– О! – возразил он. – Мне хотелось бы большего!
Гудок приближавшегося маленького автомобиля прервал его.
– Вот и машина нас предупреждает, что время не ждет, – улыбнулся он. – Она вас и привезет обратно часа через четыре. Садитесь, пожалуйста.
Вид открывался великолепный.
Вершины Кармеля, поросшие травой, к югу совсем закрывали небесную лазурь. К западу, насколько хватало глаз, тянулись поля, зеленеющие луга, точно поясом окруженные синим морем и цепью Сирийских гор.
– Saint Jean d'Acre, – указал Исаак на исчезавший вдали с быстротой миража белый город.
Автомобиль то и дело перегонял караваны верблюдов и наполненные строительными материалами грузовики. Недалеко от дороги, среди густой травы, величаво прогуливались аисты.
Агарь подняла вуаль. Свежий, наполненный солнцем воздух поверг ее в сладостное оцепенение. Радостный вздох вырвался из ее груди. Исаак Кохбас ликовал.
Палестина! Понятие это ошеломило ее: точно впервые за все время пребывания в Каиффе она осознала его.
Лопнула шина. Пришлось выйти из автомобиля.
Агарь сняла перчатку, взяла горсть земли и задумчиво рассыпала ее.
Исаак Кохбас, точно в экстазе, следил за ней.
– О чем вы думаете? – пробормотал он.
Но ей не нужно было отвечать, чтобы он понял, о чем она думает.
Сменив шину, они поехали дальше. Теперь автомобиль поднимался по склону маленькой цепи гор, закрывающих с востока Акрскую долину. Все более сильными становились толчки. Агарь и Исаак Кохбас чуть не падали друг на друга и всякий раз со смущенной усмешкой садились на свои места. Оба молчали.
Наконец Агарь спросила:
– Давно вы в Палестине?