Колокола (сборник)
Шрифт:
Надо сознаться, я сопротивлялась. На меня, однако, не обратили внимания: они были заняты делом, им было не до меня.
Вода была очень горячая. Я выла, как ветер, как вьюга, завывала наподобие пурги... (Но разве здесь это кого-нибудь удивит?)
Саша окатывала мою голову горячей струей из чайника, снайпер Вера скребла мою голову изо всех сил (а силы у Веры были могучие, руки большие, сильные).
Сперва я выла. Потом притихла. Землянка замерла. Никто не мог догадаться, что происходит за простыней.
—
Все. Чайник пуст.
— Так. А теперь расчешем ей голову.
Одна из них держала меня за плечи, другая орудовала гребенкой.
Всему, однако, приходит конец. Окончилась и эта тяжелая экзекуция.
Мокрые мои волосы, к удивлению нас троих, оказались прямыми и длинными. Чуть не до самых плеч. Волосы европейского человека (не папуаса!).
Так. Что дальше?
— Завтра им уходить, — серьезно сказала Саша. — Надо подумать, как бы ее половчей причесать, чтоб она потом сама могла расчесывать волосы.
Мои волосы разделены на пряди. Девочки достали стерильный бинт, разрезали его наподобие ленточек. И принялись без всякого юмора заплетать мне косы.
Они заплетали их совершенно молча и очень старались.
Это не было больно. Я перестала стонать — сдалась. Я передохнула.
— Погоди-ка... Мы тебя сейчас развлечем. Подруга мне переслала письма. Верка, давай зачитывай!
«Товарищ цензура!
В конверт я вкладываю кусочек туши, отколотый из коробочки. Убедительно прошу тебя ее не выбрасывать, а переслать по адресу (хотя понимаю, что в высшей степени не по правилам).
Тушь для моей подруги. Она фронтовик. Воюет на передовой. Такая тушь, как ты можешь сообразить, употребляется для ресниц. Намочи палец и осторожно потри в коробочке. Если хочешь, можешь даже один раз накраситься.
Учти, товарищ цензура, что с подкрашенными ресницами тоже умеют сражаться и отдавать свою жизнь за Родину. Если нужно.
Ресницы моей,подруги, понимаешь ли, как назло, светлые.
Кроме нас троих — тебя, меня и ее, — о туши знать никто не имеет права. Особенно, ясное дело, ее начальник. Ты, я, она. Закругляюсь.
С доверием и уважением к твоей ответственной работе.
Счастья тебе. Любви, цветов и... ну, в общем, сама понимаешь.
«Товарищ Светлана!
Пишет цензура.
Твою просьбу о туши я выполнила (хотя действительно, как ты верно заметила, в высшей степени не по правилам). А вдруг в следующий раз ты надумаешь переслать ей в конверте пудру, губную помаду и карандаши для бровей, если брови у нее светлые)?
Мне сорок восемь лет. У меня на фронте погибли муж и два сына, хотя ты не знала этого и знать не могла. И вот я слаба, как все матери.
В тебе я вижу хорошего друга.
Твой друг на передовой, в условиях особо тяжелых. Она заработала право на наше сочувствие и активность.
Если я, к примеру, скажу тебе, что красота — явление больше духовное, чем физическое, ты ответишь мне, что я человек отсталый и что я ничего абсолютно не понимаю...
Так пусть она воюет с ресницами черными, а не белыми. И пусть хорошо воюет.
Прими мой сердечный привет.
Пусть сила моих пожеланий вас убережет от смертей и горя.
Цензура (она же ваш общий друг).
Сколько времени длилась операция заплетения моих кос? Сникшая, я не слыхала времени.
А сколько их было, кос-то?
В Одессе на этот вопрос ответили бы вот так: сколько? А чтоб тебе перепало столько счастливых дней!
Каждая коса была аккуратно завязана тонкой ленточкой марли.
В тишине стало слышно, как тихо переворачиваются и вздыхают раненые.
— Воды, сестричка.
— Сейчас. Потерпишь.
Руки снайпера Веры Коротиной быстры и ловки: раз косичка, два... десять...
— Все. Красота. Кто из вас, ребята, просил попить? Ну-ка, дура! Вот зеркало, погляди, какая ты аккуратная.
Поглядела и ахнула. Голова окружена черным торчащим во все стороны нимбом тонких тугих косиц. Все это заканчивается белыми бантиками из марли.
— Девочки! Помилосердствуйте.
Они сжалились. Волосы подкололи шпильками.
Я была умыта, расчесана, волосы заплетены.
— Ну, теперь голова у тебя как у человека!
— Ничего себе голова, — неуверенно подтвердила Саша. — Когда дойдешь до Большой земли, сумеешь как следует причесаться.
— Давай-ка попарим ей руки, — войдя в азарт, предложила Вера.
— Отчего же! Можно попарить. Это полезно. Сейчас и я чашку водички погорячей.
— Карау-ул! Не могу терпеть!
— Тихо. Не забывай: здесь раненые. Раненые и то не орут, они ведут себя аккуратно. Держи-ка в кипятке руки, и чтобы без стонов и разговоров.
— Бо-ольно!
— Авось не лопнешь.
И я не лопнула. Как видите, дошла до Большой земли.
Тридцать лет прошло... Сижу у письменного стола. Мучаюсь оттого, что не так получается, как я бы того хотела... Однако сижу, не лопнула.
Теперь я это всегда себе повторяю в тяжелых случаях.
Я часто думаю о Рыбачьем, слышу ветры и завывания вьюги... В озере у подножья Тунтурей блещут серебряные спинки форелей. Слюдяное оконце в землянке выбито, по землянке гуляет ветер и вьюга.