Колокола (сборник)
Шрифт:
И никто не попробовал защитить Костырика. Даже товарищи, что было случаем беспримерным. Соученики и слышать не слышали о том, что Севка «халтурит» в свободное время в качестве маляра. Они знали одно: он хорошо одарен, неразговорчив и презрителен до последней крайности... Это не те черты, что располагают товарища в пользу товарища.
Институтом было принято решение жесткое: за вопиющее нарушение дисциплины, наплевательское отношение к военному делу и доброму имени института не допускать Костырика до защиты диплома.
Я — СТЕПАН АЛЕКСАНДРОВИЧ
—
— Всеволод, товарищ полковник.
— Меня зовут Степан Александрович... Извини, что я принимаю тебя в пижаме... Сейчас у нас с тобой, так сказать, разговор частный... Садись. Ты уж меня извини, что я света не зажигаю: глаза болят. Сними-ка пилотку, Всеволод. И садись, садись... Нынче ты у меня на положении гостя... Не опускай головы, Костырик... Подними-ка голову! Люблю видеть перед собой лицо человека, иначе мне кажется, грешному, что меня не слышат... Итак, ты — единственный сын у своих стариков!
— Нас двое. Я и сестренка.
— Я пригласил вчера твоего отца. И душу отвел. Ну и ругал же тебя! Пух и перья летели... Уж это как водится. Повздыхали, поговорили как бывшие фронтовики... Твой отец, оказывается, инвалид!
— Практически да. У него ограниченные движения правой кисти. Но он все же работает. Приспособился.
— Ну!.. И ты, стало быть, помогал отцу?
— Мне совершенно не было трудно, товарищ полковник! Я даже уверен — это было полезно для моего основного дела — архитектуры... Я люблю все то, что надо делать руками... И где... ну, в общем, участвуют краски. Цвета.
— Скажи-ка мне... На каком курсе... Одним словом, когда ты начал малярничать?
— Погодите-ка... Пожалуй, с последнего класса школы... Сперва я, знаете ли, хотел быть художником. Живописцем. Но потом я понял... В общем, все это как бы синтезируется архитектурой... По-настоящему проявить себя я смогу, пожалуй, только в архитектуре!..
— Да, да... Я слушаю. Ты как будто еще хотел мне что-то сказать?
— Ничего особенного... Это — так... Наш институт носит имя архитектора Воронихина — простого русского человека.
— И превосходного зодчего... И ты сразу попал в институт, Всеволод?
— Нет. Я держал два раза... И думаю, что... Одним словом, здесь имели значение мои ученические работы... Я показал их Петрову. Моему будущему руководителю.
— Если я правильно понял тебя, в архитекторы идут главным образом дети родителей не то чтобы обеспеченных... но, в общем... не знаю, как бы выразить это... Сам понимаешь, это же не моя специальность, мое дело — танки; я — кадровик... Но я так понял тебя, что в архитекторы идут дети... Одним словом, не первое поколение нашей интеллигенции... Дети крестьян и рабочих чаще становятся художниками, живописцами... Прав ли я, Костырик?..
— Пожалуй. В какой-то мере.
— Ты говорил мне о Воронихине, чьим именем назван ваш институт. У него была, как я понимаю, своя изумительная культура, так же как у всех старых зодчих... Ведь тогда в одном человеке — руководителе тех построек — все должно было сочетаться: и конструктор, и архитектор... Тогда не было деления на архитекторов и конструкторов.
— Да, да... Вы как раз говорите о том, что меня заботило... Я надеялся это в себе развить... Как финны... Как Франк Ллойд-Райт.
— Да... Франк Ллойд-Райт... Изумительный был архитектор!.. Великолепно рассчитан фундамент гостиницы... Ну ты же знаешь... Та гостиница, что в Японии.
— Но он не был строителем массовых зданий, товарищ полковник.
— Меня зовут Степан Александрович.
— Он был частный строитель, если можно так выразиться... Строитель и педагог.
— Ты когда-нибудь думал о том, как трагична была эта жизнь, Сева? Сколько раз ему приходилось как бы все начинать сначала?
— Да. Я думал об этом... И удивительно, знаете ли, что он всегда оставался без крова... Его преследовали пожары!
— Без крова и без семьи! Замкнутый, сдержанный, очень суровый был человек... А жизнь Воронихина, Сева! А молодость... ну, скажем, моя и твоего бати?.. Мы — скромные люди, но все же люди. И близкие тебе... Ведь мы твои современники... Не задумываясь о том, чтобы дать тебе образование, твой отец практически отдал тебе свою правую кисть... Я знаю, мальчик, когда другой в смятении, нехорошо говорить ему о себе... Надо как бы забыть себя, но и я человек... Двенадцатый час... Я — в пижаме... Я... я, понимаешь, — бездетен... Нет у меня детей! Во время войны погибла моя семья.. А я принадлежу к числу однолюбов... Извини меня за признание. Жена для меня означала — любовь... Кто это приезжал к тебе?! Ты, должно быть, любишь ее до потери разума?
— Я не знаю.
— Вот те раз! Не знаю! Ты что же, маленький?.. Какие вы все пошли удивительные, инфантильные. Мы поздно формировались, долго себя искали, но чувство долга...
— Оно есть и у нас, товарищ полковник.
— Да. Я знаю. Но мы как бы что-то вам облегчили, Всеволод. Подарили, что ли... Я отдаю себе полный отчет в преимуществах и недостатках современного воспитания. У меня было много детей... хотя бы даже и не своих собственных. Иногда я удивляюсь «черствости» вашей. Но тут же спрашиваю себя: «А ты?» Может быть, потому, что нет у меня детей, я часто думаю о времени своего детства... Я жил в Москве, в большом деревянном доме, жильцов было много, и, разумеется, были среди жильцов и такие, что воевали. Нам, детям, они казались взрывчатыми и еще, понимаешь ли... В общем, дело не в том... Много ли твой отец рассказывал тебе и твоей сестре о войне и Германии? Ведь он участвовал во взятии рейхстага...
— Не рассказывал ничего... Он человек, как бы это сказать... молчаливый.
— А хвастался он своими заслугами?
— Нет! Я думаю, он их даже не сознавал и не сознает.
— Ну да... У Твардовского сказано: «Подвиг — это долг»... Очень верно... Два года, знаешь ли, я лежал в госпитале, а за два года много чего передумаешь... Выздоровел — пошел в академию... В военную академию... И когда вчера я говорил с твоим отцом, Сева, из его рассказов, человека, надо сознаться, не особенно разговорчивого, я понял, что ты страстно любишь свое дело: архитектуру... Он не так это говорил, не такими словами... Но я понял, что дело твое для тебя не случайное дело, что оно результат и мыслей, и страсти... И еще я понял, что ваша семья живет очень замкнуто... Что твой отец необщителен... Скажи-ка, думал ли ты о том, со сколькими людьми сегодня приходится сталкиваться архитектору? Зодчий — это руководитель постройки, строительства, одним словом... У тебя практически никогда и товарищей не бывало.