Колонии любви /Сборник рассказов/
Шрифт:
Когда поезд после долгой стоянки и таможенного контроля (Эрику тщательно ощупали и проверили) отъехал от Киассо — следующая остановка Лугано, — меня внезапно прошиб пот. Мне придется расстаться с Эрикой ради Франца, который ее, вероятно, и не оценит. Сегодня вечером мне нужно будет лежать в постели с Францем, и тут я вспомнила, каким ожесточенным, почти как насилие, был у нас секс в последние недели. Мы знали, что нам предстоит расстаться, и казалось, что перед этим нам хотелось разрушить друг друга. Под конец мы обессилели, стали нежными и мирно разошлись, но за несколько недель до этого каждый пытался сломать другого.
Я не могла больше видеть Франца. Я не могла, я не хотела, все было кончено между нами, прошли годы, и мы больше не были друзьями. О Боже, зря я поехала к нему, это долгое путешествие в Сочельник, и вот я стою в переполненном
Когда поезд остановился в Лугано, я его сразу увидела. Он стоял под фонарем в элегантном пальто и курил. Его глаза были прищурены, а лицо показалось мне еще уже, чем раньше. Я почувствовала доверчивую нежность к этому человеку, которого так хорошо знала, но одновременно удушающий страх: я боялась выйти к нему, боялась его объятий, боялась поцеловать его. Я стояла, вдавив свое лицо в мех Эрики, и пропускала выходивших из вагона пассажиров. Купе было почти пусто.
Франц ходил взад-вперед по платформе, выискивал меня, он даже прошел под моим окном, взглянул вверх, но тут же отвел глаза к платформе — руки глубоко в карманах, сигарета в углу рта.
«Франц! — подумала я. — Помнишь ли ты, как мы оба раньше утверждали, что любящие взаимно притягиваются, они чувствуют, как другой входит в помещение, и в нужный момент оборачиваются?» Это было в самом начале нашего знакомства, когда мы были так счастливы вместе.
Мы познакомились в кафе, где я по выходным подрабатывала помощницей официантки, чтобы оплатить последний семестр. Ты сел за столик и так долго изучал меню, что я не выдержала, подошла к тебе и сказала: «Меня зовут Лиза, могу порекомендовать лучшее, руки прочь от пирога с творогом, он черствый, а вот яблочный пирог я вам рекомендую!» Ты озадаченно посмотрел на меня и молниеносно отпарировал: «Отлично, тогда я беру с творогом». Мы оба рассмеялись, и ты сказал: «Это классический трюк, чтобы избавиться от остатков», а я ответила: «Это не я придумала, это из одного фильма, но мне нравится». — «Ты мне тоже нравишься», — сказал ты, и уже вечером я лежала в твоей постели — у нас все произошло быстро и без комплексов.
И так же быстро я решила сейчас не выходить из поезда. Я больше не хотела видеть Франца. У нас все было плохо, и ни к чему ворошить прошлое. Я не хотела разлучаться с Эрикой, и поезд пошел дальше, покатил от вокзала в Лугано через длинный темный туннель, а я подумала: «Счастливого Рождества».
Я представила себе, как Франц сейчас сидит, озадаченный в привокзальном кафе за чашкой кофе-эспрессо. Потом он, возможно, позвонит в Милан, спросит, вовремя ли приземлился самолет, дождется следующего поезда, возможно, и еще одного. В конце концов он вернется в свою элегантную квартиру на озере, будет ждать звонка или телеграммы, наконец, в одиночестве съест ростбиф, выпьет свой Pendant и подумает: «Не может быть, чтобы маленькая Бетти меня надула».
Я не знала, что со мной будет. Я не знала, куда мне ехать, где я буду ночевать, но у меня была Эрика и место в опустевшем купе, на которое я и села вместе с ней. Поезд, не останавливаясь, проезжал мимо маленьких вокзалов: Таверна-Торричелла, Меццовико, Ривьера-Биронико. Местечки выглядели чистенькими и привлекательными, здесь вы были уже в Швейцарии, а не в итальянском хаосе. В какой скучной гостинице, в каком местечке я приземлюсь? Однажды в Берлине, когда я почувствовала себя особенно несчастной, я пошла после обеда в кино, не посмотрев афишу, не зная, какой шел фильм. Это оказалось не плохо, а хорошо, я попала на чудесную комедию с глупым названием «Волосы в супе», за которым скрывался остроумный и прекрасно сделанный фильм о студентах и художниках в Гринвич-Вилледже. Может быть, подумала я, поезд остановится в каком-нибудь волшебном месте, и я выйду и сотворю свое счастье, оно здесь. Я не раскаивалась ни на секунду, что оставила Франца стоять на вокзале. Франц был уже на расстоянии миллиона световых лет от меня, и, кроме того, вероятно, из любого места я могла доехать до Цюриха, а оттуда полететь самолетом домой.
Поезд теперь ехал медленнее. Слева в долине я увидела промышленные поселки, справа на холме раскинулись прекрасные старые виллы под высокими кипарисами. В поле зрения появился замок и благородных очертаний здание с надписью «Institute Santa Maria», по всей видимости, что-то для кисейных барышень, и вскоре после семи часов вечера поезд остановился в Беллинзоне. Я вышла из вагона и осталась с Эрикой на почти пустом перроне. Было холодно, рядом со мной голубь пытался склевать крошку, но это ему не удавалось, так как его клюв был заклеен жевательной резинкой. Я покинула вокзал и прямо напротив увидела гигантский розового цвета отель «Albeigo Internationale». Все окна были закрыты, а на двери висело объявление: chiuso. [12] Я повесила сумку через плечо, прижала к себе Эрику и пошла вниз по привокзальной улице, которая выглядела почти так же, как все привокзальные улицы — бутики, универмаги, магазины джинсовой одежды, бюро путешествий, наручные часы, табачные изделия и журналы. Я заглядывала во все боковые улицы, на третьей мне повезло: «Pensione Montalbina».
12
Закрыто ( ит.).
На двери тоже было объявление: chiuso, но в окнах первого этажа сквозь спущенные гардины пробивался свет. Я должна была попытаться. Я была уверена, что Эрика отворит мне все двери. Младенца Христа, в чьем существовании сомневалась моя мать, в рождественский вечер, возможно, и не впустили бы в дом, но перед плюшевой свиньей никто не устоит. Одна из гардин осторожно отодвинулась в сторону, и за стеклом появилось толстое красное мужское лицо. Оно смотрело на меня круглыми глазами, а указательный палец указывал в сторону двери. Chiuso — выдохнул маленький жирный ротик, но я умоляюще посмотрела на него и высоко подняла Эрику. Он уставился на нее, и гардина снова отодвинулась. Я слышала, как он возится там, внутри, и после долгих сложных манипуляций дверь наконец открылась. Передо мной стоял мужчина ростом не выше меня, но невероятно толстый. Его круглая голова без шеи сидела прямо на плечах, из-за громадного живота он, наверно, уже много лет не мог видеть ступни своих ног. Он размахивал своими жирными руками направо и налево, не пуская меня. «Chiuso, — буркнул он, — закрыто, никого нет», — и удивленно посмотрел на Эрику. «Что это такое?» — спросил он, и я сказала: «Это — свинья, мы ищем комнату на ночь и ужин». — «Свинья, пробормотал он, — un maiale!» — и протянул вперед руку, чтобы осторожно погладить Эрику. «Ее зовут Эрика», — сказала я холодно, и толстяк почтительно кивнул и пробормотал как само собою разумеющееся: «Эрика».
«Пожалуйста, впустите нас, — попросила я, — меня и Эрику. Мы не знаем, куда нам деваться». И я осторожно дала ему понять, что у меня есть деньги, чтобы заплатить за комнату. Он покачал головой, но скорее растерянно и огорченно, чем действительно отказывая мне.
«Не пойдет, — сказал он, — пансион закрыт до пятнадцатого января, а я всего лишь повар. Здесь никого нет».
«Пожалуйста!» — взмолилась я. Я и сама не знала, почему была так настойчива. Ведь я могла вернуться на вокзал и поехать в Цюрих. Но я устала и замерзла, а этот толстяк внушал мне доверие: после того как я целый день была счастлива с толстой мягкой свиньей Эрикой, мне хотелось провести этот вечер втроем: с ней и толстым поваром.
Мужчина долго смотрел на меня, в нем боролись разные чувства, это можно было прочитать по его лицу. Лоб мучительно нахмурился, ротик вытянулся и издал короткие звуки, нос задрожал, а круглые глаза стали еще больше. Цвет его лица менялся от розового до почти красного и наоборот, уши стали фиолетовыми, наконец он воздел руки кверху, склонил голову набок, ногой приоткрыл дверь пошире и впустил меня внутрь. Он запер за мной дверь, и вот я стою в передней и жду, что еще случится в этом году в Рождество.
Толстяк изящно протанцевал передо мной и открыл дверь в поразительно большую кухню, где в камине пылал огонь. У одной стены стояла большая плита в окружении полок с кухонной утварью, у другой — массивный, чисто вымытый деревянный стол со скамейкой и парой стульев. На столе стояла тарелка с салями, бутылка вина и портативный приемник, из которого доносился голос Рикардо Кочианте. Толстяк показал мне рукой на мое место за столом и нерешительно встал рядом. Я села и посадила Эрику рядом с собой, и она смело положила ножки на столешницу. Толстяк не мог наглядеться на нее. «Эрика, — сказал он опять, — mai visto un maiale cosi grande, никогда я не видел такой большой свиньи».