Колония на кратере
Шрифт:
Буря тем временем все усиливалась. Вода прибывала с минуты на минуту, и вся низменная часть острова вокруг кратера была уже затоплена. Марк поспешно добежал до своего павильона на вершине, прибрал, укрыл и припрятал на всякий случай все свои книги и письменные принадлежности и затем бросил тревожный взгляд по направлению к тому месту, где стоял «Ранкокус». Величавое судно плавно вздымалось и опускалось вместе с грузной волной, но, повидимому, ему еще не грозило никакой опасности. Тогда он обошел вершину кратера, направляясь к тому месту, которое было в наиболее близком расстоянии от верфи, с тем, чтобы взглянуть на пинас. И каково же было его удивление, когда он увидел Боба, которого считал занятым уборкою внутри катера, по колена в воде спешившего к доку и затем взобравшегося на пинас…
Озабоченный сохранностью «Нэшамони», Боб хлопотал то тут, то там, он оживленно жестикулировал и призывал Марка к себе. В эту минуту Марк заметил, что пинас тронулся со стапели, и через мгновение подпоры, поддерживавшие его, были выбиты волнением, становившимся все сильнее и сильнее; вслед за тем пинас сдвинулся до половины всей своей длины. Марк кинулся вниз на помощь Бобу, но в тот момент, когда он добежал до воды, «Нэшамони», поднятая мощным гребнем волны, двинулась вперед и вышла в открытое море.
Глава IX
Понятно, Марк не кинулся в погоню за уносимым волнением пинасом. Он в изнеможении припал к скале в безграничном ужасе и страхе за несчастного товарища, сознавая, что никаких средств к спасению у него быть не могло.
Боб не пытался даже отдать якорь, зная наверняка, что всякая попытка такого рода опасна в данную минуту. Всего разумнее, конечно, было плыть по ветру до тех пор, пока пинас не вынесет за пределы подводных камней, и затем уже стараться удержаться на месте. У Марка сердце замерло, и, едва дыша, он следил, как пинас мчался над подводными скалами, подобно бешеному коню, который сам не видит и не знает, куда он мчится. Раз двадцать Марку казалось, что злополучное судно уже потоплено разъяренной стихией, но в тот момент, когда он считал его погибшим, оно снова, точно морская чайка, неслось вперед, ныряя и скользя по волнам бурного и пенившегося моря.
В продолжение почти четверти часа Марк мог следить за «Нэшамони», хотя он несколько раз за это время терял ее из виду, частью вследствие отдаленности расстояния, частью вследствие полнейшего отсутствия на ней парусов.
Но вот бешеный порыв ветра заставил Марка пригнуться к земле, и когда он мог снова взглянуть на взбаламученное море, «Нэшамони» совершенно исчезла.
С той самой минуты, как почти на его глазах исчез капитан Крешли, Марк еще ни разу не испытывал такой душевной муки. Когда из глаз его скрылась «Нэшамони», он вдруг сразу почувствовал весь ужас своего одиночества и отчуждения от мира.
Буря не утихала, но усиливалась. Вода с минуты на минуту прибывала: она проложила себе дорогу во внутрь кратера и затопила низменные части долины на протяжении двух или трех акров. Но «Ранкокус», несмотря на то, что его сильно покачивало из стороны в сторону, все еще держался на своем якоре и, повидимому, не получил никаких повреждений. Не будучи в состоянии что-либо сделать против бешеного своеволия разбушевавшейся стихии, Марк побрел в тот барак, который он вместе с Бобом построил себе в долине кратера, и кинулся в подвешенную койку, где провел весь остаток этого дня и всю следующую за ним ночь. Если бы не бешеный рев бури, доносившийся извне, и не порывы ветра, проносившиеся по временам над его головой, трудно было бы подозревать, что за стеной разыгрывалась страшная буря. Так продолжалось до утра, когда вдруг полил проливной дождь. К счастью, предусмотрительный Марк устроил все крыши с сильнейшим скатом, и потоки дождя сбегали по тенту, не застаиваясь на крыше. Разбитый телом и душою, Марк заснул тяжелым, крепким сном и беспробудно проспал несколько часов кряду.
Когда он проснулся и пришел в себя, то несколько минут сидел неподвижно на своем ложе, стараясь припомнить случившееся. Затем он стал прислушиваться к шуму бури, но за стеной все было тихо, и когда он вслед за тем встал и вышел из палатки, то увидал над своей головой ясное небо и солнце. Утки и свиньи купались в лужах, образовавшихся во всех выемках и углублениях почвы.
Сад, казалось, улыбался, омытый дождем, и допущенные во внутрь кратера четвероногие гости, как оказалось, ни до чего не дотронулись. Окончив свой утренний туалет, Марк выгнал свое маленькое стадо из кратера, опасаясь за целость своих всходов. Выйдя за ограду кратера и убедившись, что вода уже убыла, и что, следовательно, домочадцам его не грозит никакой беды, он загородил вход, в кратер и затем уже взобрался на вершину.
Вместе с пассатными ветрами [23] вновь наступили тишина и спокойствие. «Ранкокус» неподвижно стоял на своем якоре, океан тихо дышал своею мощною грудью; весь берег Рифа был сплошь усеян громадным множеством рыбы, от которой Марк счел необходимым как можно скорее избавиться.
Куры и свиньи, как бы угадав мысль своего хозяина, с невероятным усердием принялись уничтожать это, как бы нарочно для них приготовленное угощение; но при всем их старании бедные животные никогда бы не справились с этою трудной задачей, и потому Марк, подкрепившись кое-какою пищей на «Ранкокусе», вернулся на берег и с помощью лопаты и тачки стал убирать эту рыбу, так как, если бы он оставил ее на берегу всего в течение нескольких часов, она разложилась бы под влиянием палящих лучей тропического солнца и заразила бы весь остров своими миазмами. Никогда еще в своей жизни Марк не работал с таким рвением и поспешностью.
23
Пассатные ветры — периодические ветры, дующие в определенных направлениях. (Прим. ред.)
Рыбу он свалил в раньше вырытую глубокую траншею и засыпал густым слоем пепла. Он понимал, что эта усиленная работа необходима ему и для того, чтобы забыться и уйти от мучивших его мыслей и ощущений. Двое суток проработал Марк почти без отдыха, отрываясь от работы лишь на несколько мгновений тогда, когда подымавшиеся отовсюду зловонные испарения не давали ему дышать. К счастью, тысячи слетевшихся сюда птиц помогали ему и работали едва ли не успешнее его. Истощив все свои силы, Марк переселился, наконец, на судно и прожил там около недели, выжидая, пока ветры очистят воздух и унесут с собою все зловония.
По истечении недели он вернулся на Риф и решил, что в крайнем случае ему можно будет остаться и здесь, но только по прошествии целого месяца воздух на острове окончательно очистился от всяких миазмов. Отражение палящих лучей солнца на скалах и красновато-бурых массах пепла кратера чрезвычайно раздражающе действовало на зрение Марка, причиняя порой такое болезненное ощущение, что ему не раз приходилось закрывать глаза; большим счастьем для него являлось то, что он мог отвести глаза и дать им отдохнуть на нежно-зеленой мураве, покрывавшей местами вершину. Частью из желания сберечь зрение, частью же из настоятельной потребности в лихорадочной деятельности Марк решил засеять травою всю долину кратера, за исключением того пространства, которое ему было необходимо под огород. Марк тотчас же принялся за дело. Тем временем зачастили сильные ливни, но и это не останавливало его, а напротив, как бы подгоняло. Увлажненная дождями почва становилась только еще более благоприятной для посева. На то, чтобы засеять громадную площадь долины кратера, ушел целый боченок семян, и Марк, окончив эту работу, вернулся в свой барак, промокнув до нитки и обливаясь потом.
Усталый до изнеможения, он бросился в свой гамак и заснул. Проснувшись поутру, он почувствовал, что его голова тяжела, как будто вся она налита свинцом, и в горле пересохло; во всем теле он ощущал сильный жар. Тут только он понял весь ужас своего одиночества. Он прекрасно сознавал, что захворал не на шутку; надо было пользоваться теми немногими минутами, которые ему еще оставались до того момента, когда он окончательно лишится сил и сознания. Только на «Ранкокусе» мог он найти все, необходимое для него в данном положении; а потому ему во что бы то ни стало следовало добраться до судна. Раскрыв зонт и опираясь на палку, он с трудом побрел, двадцать раз останавливаясь и отдыхая по пути или же падая в изнеможении на раскаленный утес, но тотчас же, сделав над собою невероятное усилие, он поднимался и брел дальше, подгоняемый ужасом и отчаянием, задыхаясь и почти теряя сознание. Наконец, он добрался до каюты.