Колония
Шрифт:
— Хуже, — сказал он. — Колонию захватили террористы.
— Знаю. — Рут оглянулась через плечо. — Здесь на причалах вооруженные охранники ПРОН.
— Ты в норме? Они тебя не беспокоили?
— Нет. Они сказали, что отпустят нас всех по домам, и нам надо будет остаться в своих квартирах до дальнейших приказов.
Он быстро закивал.
— Именно так они нам и сказали, когда заставили нас отключить все оборудование и вернуться с фермы.
— Я буду дома, как только смогу сесть в поезд. Здесь большая толпа народу. Всех работающих
— Меня одно радует — что вас не заставили остаться там. Я с ума сходил от беспокойства.
— У меня все прекрасно, Билл, — улыбнулась она ему. — Ничего с нами не стрясется, вот увидишь.
— Разумеется, — солгал он, зная, что она тоже скрывает свои страхи.
— Вы должны попробовать договориться с ними!
Сезар Вилланова мрачно улыбнулся.
— Сомневаюсь, что они будут общаться со мной иначе, чем с остальными. В конце концов, я ведь никогда не принадлежал к их числу.
Бовето поднялся с кресла и принялся расхаживать вдоль длинного стола. Другие, сидевшие за столом, перешептывались, собравшись в маленькие испуганные кучки, или тупо глядели в ничто, как аль-Хашими.
Достигнув конца стола, Бовето повернулся и сказал:
— Вам следует по крайней мере попробовать поговорить с ними. Они смотрят на вас с почтением. Освободитель был героем для них — по всему свету.
— Пока не согласился на переговоры с вами, — уточнил Вилланова.
— Вы думаете, они повернули против вас? — нахмурился Бовето.
— Конечно.
— Чепуха! Они никогда не…
Дверь распахнулась, и все разговоры смолкли. Один из вооруженных партизан, долговязый, бледнокожий подросток, державший автомат так, словно родился с ним в руках, вызвал:
— Шейх Джамиль аль-Хашими!
Паренек грубо сделал шейху знак автоматом, веля следовать за собой.
Бросив на остальных взгляд, выражавший «Кто знает?», аль-Хашими вышел следом за парнем. Сразу за дверью конференц-зала стояло двое охранников ПРОН, один из них — девушка. Оба с автоматическими винтовками. Они закрыли дверь, когда парнишка, не оглядываясь, зашагал по коридору. Аль-Хашими последовал за ним.
Они вышли из здания, прошли через старательно ухоженную лужайку, направляясь к другому маленькому, невысокому зданию из выбеленного цемента. Деревянные проулки и улицы пустовали; обычное предвечернее движение пешеходов исчезло.
Зайдя в здание поменьше, парень пошел прямиком к двери без надписи и постучал. Изнутри отозвался приглушенный голос, и парень открыл дверь, а затем грубо сделал аль-Хашими знак проходить.
Он оказался стоящим у задника странного театра. Оттуда, где он стоял, спускалось десять рядов кресел и перед каждым креслом стоял похожий на письменный стол пульт. Большинство кресел пустовало, но в двух первых рядах сидели, склонившись над пультами, техники, пробегая пальцами по цветным кнопкам настольной клавиатуры, словно музыканты, играющие сложную симфонию.
Занимавший переднюю стену
Один лоскут территории на Балканах уже светился красным. И на глазах аль-Хашими еще один отрезок, охватывающий большую часть Италии, перешел от веселого желтого цвета к болезненно-розовому.
Они отключают Спутники Солнечной Энергии, понял аль-Хашими. И увидел стоящих позади техников партизан ПРОН, сжимающих оружие, пока техники послушно отключали энергию, текущую из космоса жителям Европы и Северной Америки.
Все это аль-Хашими уловил одним взглядом, когда за ним со щелчком закрылась дверь. И он увидел стоящую поблизости от него на этом последнем, самом высоком ряду театра свою дочь, Бхаджат — предводительницу партизан, Шахерезаду, одетую в мужской комбинезон с пистолетом на боку.
— Итак, отец, — сказала Бхаджат в сумрачном освещении от прочей части театра. — Вот я и прилетела на «Остров номер 1», как ты желал!
В смутном свете было трудно прочесть выражение ее лица.
— Не совсем так, как желал, — поправил аль-Хашими. — Но впрочем, ты редко делала то, чего хотел от тебя я.
— Шахерезада еще не закончила свою работу.
— Оно и видно, — показал на электронную карту он.
— Ты действительно верил, что я присоединюсь здесь к тебе, как верная дочурка?
— Я надеялся, что теперь уж ты придешь в чувство.
— Как пришла в чувство моя мать.
Он почувствовал вспыхнувший в нем укол удивления. Но их больше никто не слышал. Все находились в многих рядах от них, занятые исключительно своей разрушительной работой.
— Твоя мать была алкоголичкой и дурой. Ты сама это знаешь.
— Я знаю, что она умерла от алкоголизма. Она пила от одиночества. Она тосковала по тебе.
— Возможно, она и думала так, — сказал аль-Хашими, в груди у него сжимались стальные пружины. — Но она лгала даже себе.
— И ты убил ее.
— Она сама убила себя — алкоголем, как ты сказала.
— Ты позволил ей это сделать.
— Она опозорила себя. Я не позволил бы ей и меня опозорить.
— Ты убиваешь все, что стоит на твоем пути, не так ли?
Он безрадостно улыбнулся.
— А разве на руках Шахерезады нет крови?
Глаза Бхаджат на мгновение вспыхнули. А затем она ответила:
— Я — дочь своего отца.
Аль-Хашими кивнул.
— И что же у тебя намечено дальше? Отцеубийство?
— Если будешь послушным — нет. Хватит и уничтожения всего, построенного тобой. Но если ты причинишь нам какие-то затруднения, то поверь мне, они убьют тебя, не задумываясь.