Колосья под серпом твоим
Шрифт:
Алесь рассмеялся. Вскачь погнал коня по мокрой, лоснящейся черной лесной дороге, проскочил под деревом и с силой запустил в него корбач. На Мстислава и пана Адама обрушился с высоты поток струй, похожих на золотистую канитель, опутал их, сделал золотистые волосы Маевского рыжими, а буланого коня темно-огненным.
Алесь отъехал от них и начал трясти другое дерево на себя. Снова потянулись золотые нити. Он стоял словно под куполом шатра из блестящих нитей.
Убивать? Вздор! Мокрая белая рубашка холодит тело. Лес пахнет бальзамом.
Олень убегает, потому что люди слишком шумят.
— Что ты делаешь, сумасшедший? — кричит Мстислав.
— Это чтоб Франс не заметил, что у меня цыганский пот от страха.
Ни у кого не будет цыганского пота. Ни у кого. Что, может, у самого близкого после Майки человека, у ее брата? Шуточки!
Серые длинные глаза Алеся смеялись, все лицо смеялось.
— Братцы, поездим еще немного! — взмолился он.
— Смотри, — сказал пан Адам. — Слишком сильно хочешь жить.
— Не каркай, — бросил Мстислав. — Чепуха это. Конечно, поедем.
…Франс еще издали увидел трех всадников, которые вырвались из леса.
— Наконец, — сказал бледный Илья.
Нахальные глаза Якубовича сделались сердитыми.
— Черт знает что. Опоздать на сорок пять минут!
— Я же говорил — подождем, — безразличным тоном сказал Франс. — Возможно, часы.
Якубович рассмеялся.
— По-моему, они выторговывали лишние минуты жизни. — Хлопнул Франса по плечу. — А ну, куража, мальчик!
Поздоровались.
— Так нельзя, панове, — сказал, осклабясь, Илья.
Мстислав показал на часы.
— А ваши, пан Загорский?
— Забыл, — пожал плечами Алесь.
— Что ж, панове, — сказал гусар, — вам остается только попросить друг у друга прощения.
Франс бледный, но спокойный, смотрел в сторону и молчал. Горькая морщинка лежала у него между бровей. Загорский чувствовал, что любит в нем все… И вот грохнет выстрел…
«Ах, как все получилось! Надо было перевести стрелки на час».
— Панове, я еще раз предлагаю вам помириться, — сказал Выбицкий.
— Я готов, — сказал Алесь.
Франс молчал. У него лишь слегка дрожал краешек рта. И тогда Алесь сам сделал попытку примирения. Его сейчас ничто не могло унизить.
— Франс, — сказал он, улыбаясь, — ты знаешь, я не боюсь. Но зачем проливать кровь? Ты не знаешь, но…
Илья прервал его:
— Панове, что же это? Это против правил, самим… Если обе стороны боятся, пусть так и скажут. Тогда мы займемся чем-нибудь более стоящим… плести веночки будем, что ли?
Франс не знал того, что знал Алесь и что делало бессмысленным все слова и все условности на земле. Он испугался.
— Илья прав, — сказал он.
Алесь покачал головой. Ах, какой все это вздор!
Нет, он не будет делать зла этому человеку, который не ведает, что творит. Если первый выстрел выпадет Франсу, пусть убивает. Если повезет ему, Алесю, он выстрелит в воздух и, несмотря ни на что, попросит у него прощения. Тогда никто не подумает, что он струсил.
Секунданты начали отмерять шаги. Низкое солнце освещало серый от росы луг.
«Глупец, глупец Франс! Зачем это тебе? Ну и стреляй, если дурак. Ты не видел, как целая вселенная была меньше одной твоей сестры. Ты еще ни в чьих глазах не видел звезд. Я сделаю так, что ты увидишь. Потому что в тебя, в ее брата, я стрелять не буду. Ты мой брат. Все люди — братья. Если убьешь, это лучше, чем убью я. Потому что, если я убью, счастью все равно конец. Потому что я все равно смогу гасить по очереди звездные миры — один за другим».
Разделенные расстоянием в двадцать шагов, лежали брошенные черные плащи, словно эти двое из тех черных уже лежали убитыми, отмечая барьер смерти. Точно два трупа в черном. И как раз на тех же местах. Возле одного из них через несколько минут ляжет товарищ.
Секунданты подошли.
— Чьи пистолеты? — нахально улыбнулся Мишка.
— Полагаю, жребий, — вдруг рассердился Мстислав.
Он подумал, что если люди цепляются ко всякой мелочи, то все равно найдут возможность придраться. Предложишь свои — «Ага, ваши дороже, нашими брезгуете». Согласишься — «За свои, парижские, боитесь». Он знал, что он несправедлив, и сердился на это.
— Почему ж? Давайте мои, — просто сказал Алесь.
— Согласен, — поспешно ответил Франс.
— Пойдем к барьерам, — со вздохом сказал Адам Выбицкий.
Все остановились возле Алеся.
— Жребий? — нетерпеливо бросил Илья.
— Давайте, — сказал Якубович. — Чтоб не было споров, кто орел…
— Перестань поясничать, — сказал, сжав губы, Франс. — Нa вот тебе.
Он достал из кармана желтоватый кубик.
— Выбирайте, кто ниже трех.
Алесь чувствовал, как все в нем звенит.
«Господи, сделай так, чтоб первый выстрел был мой! Я не хочу в него стрелять. И как плохо будет ему, если он, глупый, темный человек, убьет меня, а потом узнает…»
Он сразу же понял, что просит не о том, и если б кто прочел его мысли, презрение того человека к нему было бы безграничным. И Алесь перестал думать.
Мстислав нашел в двух шагах ложбинку с голым, как бубен, дном. Все сели по краям, свесив ноги. Издали могло показаться, что люди выпивают.
Кубик покатился из рук Якубовича. Все наклонились.
— Три, — сказал Мишка.
— Дай я, — нетерпеливо взял кость Мстислав.
Он помотал рукой и резко кинул. Алесь смотрел не на кость, а на Мстислава. И увидел, как друг побледнел.
— Пять, — сказал Ходанский.
Теперь побледнел Франс. Хотел было что-то сказать, но промолчал.
…Они становились у барьера, возле Алеся.
— Иди, — сказал Илья Франсу.
Франс пошел к своему барьеру. Гусар и Ходанский договаривались еще о чем-то с Выбицким. Мстислав стоял рядом с Алесем.