Колыбель предков
Шрифт:
Ласковое слово «бэби» приобрело теперь насмешливо- ироническое звучание. Лидеры антропологии стали называть ископаемое из Таунгса не австралопитеком, а просто «бэби Дарта». Первооткрывателя недвусмысленно обвиняли в невежестве. Что же удивляться тому, что Кизс, председатель конгресса развития науки, который проходил в Лидсе в 1927 году, ни словом не упомянул об австралопитеке, но зато превозносил значение эоантропа и даже признал питекантропа.
Четыре года потребовалось Дарту, чтобы закончить книгу о черепе австралопитека. И вот, наконец, в 1929 году она была написана и отправлена в Лондон Элиоту Смиту. Конечно, не случайно — от других издательств предложений давно нет, а в Иоганнесбурге не находят средств для ее публикации! Все эти годы продолжалась кропотливая расчистка зубов для того, чтобы разъединить верхнюю и нижнюю челюсти. 10 июля 1929 года Дарт блестяще выполнил эту задачу и впервые взглянул на жевательную
Дело оказалось, однако, не таким простым, как представлялось Грегори. Через два года, тщательно изучив муляжи костных остатков австралопитека, он на нью- йоркском симпозиуме, посвященном антропоидным обезьянам, изменил свое мнение. Как сообщили газеты, Грегори говорил теперь об открытии в Таунгсе «замечательной сохранности черепа молодой обезьяны». Правда, она, по его мнению, имела «больше человеческих черт, чем любая другая из прежде открытых». Грегори даже готов был признать, что австралопитек — «определенное звено между человеком и обезьяной», но все же «недавно потерянное недостающее звено» бэби Дарта, утверждал Грегори, просто обезьяна, которая развилась отчасти вдоль человеческой линии. Ведь в то время уже существовал настоящий обезьяночеловек, который отделился от антропоидного ствола до появления австралопитека.
Дарт, наконец, рискнул идти ва-банк. Он решил отправиться в Лондон для встреч и объяснений с главными из своих критиков — Кизсом и Вудвардом и примкнувшим к ним Смитом. В конце мая 1930 года он упаковал череп бэби в специально изготовленный деревянный ящик и присоединился к итальянской экспедиции Аттилио Гатти, который намеревался пересечь континент с юга на север. Дарт загорелся мечтой познакомиться ближе с Африкой и населяющими ее людьми. Восемь месяцев путешествовал бэби по земле прародины человека. Дарт любовался рекой Конго, озерами Танганьика и Киву, джунглями Ирима, Итури, Уило-мото, Аба, руинами Зимбабве и наскальными рисунками Солвези. Наибольшее впечатление на него произвели холмы Брокен Хилла и поход с пигмеями в горные джунгли, где он встретил стадо горилл.
Полный впечатлений, загоревший и бодрый, Дарт прибыл в Лондон в феврале 1931 года, готовый ринуться в драку за место австралопитека в родословной человека. Никто, однако, сражаться не думал. Кизс и Вудвард оставались воплощением приветливости. Они не скупились на выражение дружеских чувств, но при встречах с Дартом настойчиво уклонялись от обсуждения тем, связанных с бэби. Выступления Дарта в середине февраля на заседаниях Зоологического общества и Королевского общественного клуба Лондона сопровождались демонстрацией черепа австралопитека и прошли, несмотря на волнение, с очевидным успехом. Судя по явному интересу и многочисленным вопросам, которыми засыпали докладчика, присутствовавшие на лекциях не думали, что им подсовывают какую-то незначительную и не представляющую особого значения антропоидную обезьяну. Но победа оказалась нулевой — когда Дарт обратился к Элиоту Смиту, который только что вернулся из Китая, с просьбой содействовать публикации книги, то выяснилось, что вследствие многочисленных препятствий в королевском комитете ее следует увезти назад в Иоганнесбург и подождать лучших времен. Смит, Кизс и Вудвард, как бы сговорившись, предпочитали толковать с Дартом не об австралопитеке, а о далеком Китае, где на холмах под названием Чжоукоудянь Дэвидсон Блэк нашел остатки синантропа — обезьяночеловека, близкого питекантропу, умеющего делать орудия и пользоваться огнем. Смит только что вернулся оттуда и мог обсуждать увиденное часами. Дарту ничего не оставалось делать, как отправиться в Африку. По существу, он растерял почти всех своих сторонников, кроме Брума, который до конца самоотверженно защищал своего «юного коллегу». Брум увлекся реставрацией головы австралопитека. На его рисунке глаза и уши бэби выглядели как у человека, губы выступали вперед, а нос был плоский, немного кнопочный по виду. Ну чем не благодатная пища для потехи остряков?
Удивительно одинаковой оказалась судьба черепов питекантропа и австралопитека: за счастливым открытием следовала полоса мучительной борьбы за признание их значения, оканчивающаяся поражением.
Дарт после визита в Лондон был окончательно выбит из седла. Его охватила апатия. При воспоминаниях о столичных разговорах пропадало всякое желание браться за перо, инструменты для расчистки костей, а тем более за лопаты, чтобы продолжать раскопки в Таунгсе. Он и мысли не допускал, что когда-нибудь наступит время и ему придется вновь, окунувшись в борьбу, взбудоражить ученый мир. Правда, Дарту потребовалось почти четверть века, чтобы снова взяться за дело. Но если такое событие все же в конце концов произошло, то, пожалуй, главным «виновником» этого следует считать его старого друга Роберта Брума…
А тут еще надо было случиться тому, что бэби неожиданно стал в Лондоне героем отдела происшествий. Перед отъездом в Иоганнесбург Дора, задержавшаяся на несколько месяцев в Лондоне, зашла к Смиту попрощаться и забрать заветный деревянный ящик с черепом австралопитека, с которого Барлоу по просьбе Дарта изготовлял муляжи. Смит, как истинный джентльмен, проводил даму в такси до отеля и, выпив с нею по чашечке кофе, откланявшись, отправился домой. Приготовившись спать, Дора с ужасом спохватилась — а где же ящик с бэби?! И тут выяснилось, что за разговорами Смит и она начисто забыли о черепе: ящик остался в багажнике такси! Машина была отпущена сразу же, как они вышли у отеля, а номера ее, разумеется, не думали запоминать — скажите на милость, какой резон обращать внимание на подобные мелочи?
Тем временем как выяснилось потом, таксист обнаружил в багажнике таинственный деревянный ящик, упакованный в коричневую бумагу. Водитель сделал правильный вывод — его забыл какой-то рассеянный пассажир и доставил находку в полицейский участок. Дежурный сержант принял решение тут же вскрыть ящик и осмотреть содержимое. Газеты долго потом потешались, расписывая в деталях чувства полицейского, который ожидал увидеть внутри все что угодно, только не обезьянообразный череп величиною с кулак. Лишь в конце тревожной, наполненной суматошными поисками ночи бэби доставили Доре в отель.
Колыбель предков
Перед нами лежала Монголия, страна разноцветных, танцующих в мираже пустынь, безграничных травяных степей и безымянных, покрытых снегами пиков, непроходимых лесов и ревущих потоков, Монголия — страна тайн, парадоксов и обещаний, страна свободы, великих просторов и возможностей.
Мотор «фултона» натужно ревел на полных оборотах. Подбадривая друг друга громкими криками, люди изо всех сил толкали машину.
— Стоп! Глушите мотор, пока он совсем не перегрелся и нс вышел из строя, — крикнул шоферу руководитель экспедиции Рой Чапмэн Эндрюс. — Попробуем избавиться от песчаного плена иначе, а пока всем отдыхать.
Экспедиция вступила в пределы Южной Гоби — одного из самых печальных мест на Земле. По каким только признакам ориентируется здесь проводник и как он находит дорогу?! Надо же было прийти в голову парадоксальной мысли объявить эти безлюдные, дикие просторы родиной человека!
Когда Генри Ферфилд Осборн, директор Американского музея естественной истории и инициатор третьей Американской центрально-азиатской экспедиции, пригласил Нельсона в Нью-Йорк и побеседовал с ним, все казалось таким простым и ясным. Осборн — талантливый рассказчик. Он с удовольствием живописал блестящие для археолога перспективы, вспоминал путешествие в Центральную Азию в 1923 году, объяснил суть своих идей, по которым Центральная Азия объявлялась центром происхождения и «рассеивания» по континентам большинства представителей животного мира, в том числе и человека.
Нельсона захватили мысли выдающегося палеонтолога и после некоторого колебания он сдался. Да, пожалуй, он готов отправиться к Эндрюсу и взять на себя нелегкие обязанности археолога. Сможет ли он оправдать надежды ее организаторов и руководителей? Осборн рассеял сомнения. Этот человек обладал поистине неотразимым даром убеждать, настаивать, увлекать.
Нельсон не ожидал встретить в Гоби райские места. Пустыня есть пустыня. И все же столкновение «лицом к лицу с фактами» в местах, где, по уверению Осборна, следовало бы разместить библейский сад Эдема с первыми людьми на Земле, оказалось более чем неприятно. Гоби — поистине забытый богом край. Что привлекательного увидел здесь Осборн, чтобы уверовать в идею появления недостающего звена в центре Азии?