Колыбель за дверью
Шрифт:
– Много не возвернули?
– Пятьдесят шесть штук за неделю. Так вот.
– Ого! – присвистнул Максим. – Солидно, однако.
– Новинок было много в начале недели. Но Толик всё восполнил, три раза за неделю подвозил вылетайки и новинки.
Толик – один из хозяев проката. Всего их было два – Анатолий и Михаил, появлявшийся гораздо реже и бывший «старшим партнёром».
– Чаю попьём после счёта или спешишь?
– Попьём, Максим Андреевич, обязательно. Я и заварил уже.
Максим, минут за двадцать перечёл все кассеты, сверил квитанции с журналом и наличием, проверил залоговую кассу. Никаких «отклонений от нормальной температуры» не обнаружил. И они уселись за небольшим столиком пить ароматный свежезаваренный чай с печеньем «Школьное».
К чаепитию Картузов относился ответственно и Акима приучил к такому же трепетному пониманию вкуса, запаха и цвета. Аким, поначалу, пытался напоить его чаем в пакетиках, но «контрацептивы», как их называл Максим, вызывали у него неприятие полнейшее. Только листовой, только свежий и по возможности цейлонский. Он принёс из дому старенький заварочный чайник, и Аким быстро вошёл во вкус благородного напитка, удивляясь, как это он раньше пил «пакетированные отходы чайного производства».
Разговор вели неспешный.
Картузов умышленно приучал Акима к спокойной беседе, не допускающей бурных эмоций и резких перепадов. Этому его учил папа, неназойливо, просто беседуя с сыном, а теперь уже он старался привить Акиму манеру вести интеллигентный диалог, хотя тому, по молодости и горячему темпераменту, сдерживаться было не просто. Поначалу он бурно дискуссировал, размахивая руками, громко говорил и смеялся. Картузов же напротив, вёл себя сдержанно, мягко, не повышая голоса отвечал и улыбался шуткам. Аким быстро осознал разницу в их поведении, которая складывалась не в его пользу. Парнем он был весьма восприимчивым. Узнав вкратце биографию Картузова, вслушавшись в его богатую языком речь, интонации и оценив выдержанность суждений, он зауважал старшего товарища до невозможности, обращался к нему за советом, прислушивался к мнению, стал читать книги по рекомендации «наставника», каковым он сам выбрал Макса. Максим же относился к Акиму если не как к сыну, то как к младшему брату, которого у него никогда не было. Ему очень нравился этот парнишка, такой жизнелюбивый, открытый и обаятельный в своей непосредственности.
– Чем собираешься заняться на неделе, Аким? – интересовался Картузов.
– Отдохну, денёк и засяду за учбуки. Нужно хвосты подтягивать.
– А таковые имеются? – Максим нарочито удивлённо смотрел на собеседника, как бы говоря: «Уж от кого, от кого, а от тебя я хвостов не ожидал».
– А у кого их нет, Максим Андреевич? Да ничего страшного, купирую.
– Может, помощь нужна? Ты скажи …
– Справлюсь! – беспечно махнул рукой Аким и смутившись, добавил. – Спасибо за предложение.
– Пустое, – отмахнулся Картузов. – А чем душа живёт, в каких краях гуляет?
– Над пропастью во ржи, – улыбнулся Аким.
– Даже так… – протянул Картузов. – И глубоко она гуляет в этой самой пропасти?
– Да как сказать, – Аким задумчиво мешал ложечкой чай, не издавая шума. – Идея понятна: спасаем детей от цинизма взрослых, учим гармонии добра и добродетели… Но вот, как хотите, а не моё это. Идёт со скрипом. И дети «не наши» и проблемы внутренние какие-то «ненашенские». Таким вот образом воспринимается, тут уж от меня не зависит.
– Да так, так и так, – спокойно отвечал Картузов. – Готовые рецепты только у врачей и те не помогают. Но понял ты идею верно, а сердцу не прикажешь.
– Вот кстати, о сердце. Вчера заходила, вскользь о вас спрашивала, – «не заболел ли Максим Андреевич»?
– Кто заходил? – неожиданно для себя Картузов вскочил, почувствовал, что краснеет. Аким тактично этого не заметил.
– Ну, Сокольская, конечно. Наталья Сокольская. Вы ещё говорили, вкус у неё безукоризненный.
– Господи, слава тебе, жива, – пробормотал Максим. – Прости, о чём ты спрашивал, Аким?
– Я о ваших словах по поводу Сокольской, что она обладает безукоризненным вкусом.
– Я говорил? – деланно удивился Картузов.
– Не я же, – пожал плечами Аким. – У меня своя «безукоризненная» есть – Татьянка. Помните, забегала на прошлой пересменке? Чёрненькая, такая, высокая, с короткой стрижкой… У нас с ней полная гармония. На прошлой неделе концерт ДДТ в СКК слушали вместе. Шевчук – просто отпад!
– Шевчук?.. Да, отпад, вообще, человек – умница… И что там Сокольская?
Аким внимательно посмотрел на Картузова. Его беспокоил, последнее время, душевный настрой учителя. Чувствовался некий надрыв, перетянутая струна. Да и потом: где Сокольская и где Картузов? На ней одни туалеты стоят дороже всего проката.
– Так что, Сокольская: узнавала, когда будете, здоровьем вашим интересовалась, взяла смотреть «Король – рыбак», попрощалась и ушла. Взволнованная была какая-то. Мне показалось.
– Взволнованная? – встрепенулся Картузов. – Может у неё случилось что?
– Может и случилось, не знаю. Выглядела как-то расстроено и немного нервничала. Я ей фильм советую, а она словно и не слушает особо. Взяла кассету не глядя и на выход. Возможно, сегодня сдавать придёт?
Картузов наконец понял, что излишними вопросами выдаёт себя с головой. Он невпопад переключился на тему осенних пейзажей Куинджи, пространно рассуждая о нынешней необыкновенной золотой невесте и сравнивая ленинградскую природу с малоизвестным полотном «Осень», чем окончательно убедил Акима в своём небезразличном отношении к Наташе. Сам это понимая, Картузов в душе злился на себя, но остановиться уже не мог.
Они ещё немного посидели, обсудили повышение цен на курятину, исчезновение из продажи конфет «Мишка на севере» и удачи футбольного клуба «Зенит», но разговор не клеился. Картузов ускользал мыслью, а Аким, чувствуя это, жалел его. Вскоре он попрощался и оставил Максима на «боевом посту», пообещав «заскочить, если будет рядом». Дверь за Акимом закрылась, проводив колокольчиком, и Картузов остался один. Нахлынули воспоминания.
Глава 3
Наташа – Знакомство
Познакомились они с Наташей случайно, при обстоятельствах, достойных рыцарского романа. Картузов шёл прогулочным шагом на работу в прокат, размышляя, по обыкновению, о судьбах поэтов. На этот раз он вспоминал жизнь Гумилёва, его любовь к Лизе Дмитриевой и нелепую дуэль с Волошиным. Кто знает, не случись тогда две осечки у пистолета, из которого стрелял Волошин, возможно, мы никогда не увидели бы ни «Шатра», ни «Огненного столпа». Не занял бы он столь высокого места на российском пьедестале поэзии, и большевикам не пришлось бы казнить гениального поэта в 1921 году, орошая свои руки кровью гения. И было ему лишь тридцать пять – всего на три года старше самого Максима. А сколько он уже успел, сколько увидел… «А вот я ничего не успел. Да и не успею уже», – помрачнев, думал Картузов. – «Жизнь прошла мимо – по моей вине, никто меня не гнобил, не унижал. Сам себя загнал ниже плинтуса – нечего на зеркало пенять. Пусть бог не наградил талантом творца, но ведь большим учителем мог бы стать? Ученики, вон, из первых были, до сих пор звонят, удивляются нынешней моей жизни. А Сашенька уже помощь предлагала – далеко шагнула, умница».