Колыбель за дверью
Шрифт:
От таких мыслей Картузов сник и брел, не глядя по сторонам, бередя всё больше душу, истязая память. Неожиданно в его внутренний раздрай ворвался громкий крик:
– Оставь в покое меня, слышишь? Оставь, что нужно тебе?
Именно это «что нужно тебе», привлекло внимание словесника. Необычная расстановка слов, лёгкий, едва уловимый прибалтийский акцент в звонком, красивом голосе, остановили Картузова.
Он огляделся, увидел невдалеке, у низенькой оградки сквера, девушку необыкновенной красоты: высокая, почти с Картузова ростом, стройная, но далеко не худышка – узкую талию снизу дополняли умеренно широкие бёдра и длинные красивые ноги, а сверху развитая спина и пышная грудь, волосы цвета спелой ржи ниже плеч едва вились, живя на воле, белоснежная кожа лица, пухлые губы, правильный ровный носик,.. а глаза – огромные, синие, гневные, мечущие молнии… Одета она была в стрейчевые голубые джинсы и белую футболку-облипушку. На ногах дорогие кроссовки Пума. На вид ей было двадцать-двадцать три, не больше. Девушка упираясь, отталкивала крепкого парня, тащившего её куда-то за руку. Прохожие оглядывались и стыдливо отводя глаза в сторону, шли мимо, – «Лучше не связываться».
Картузов понимал, ничего хорошего из его вмешательства не выйдет, но просто мимо пройти уже не мог.
– Эй, молодой человек, отпустите девушку! Так приличные люди себя не ведут, – вмешался в конфликт его голос, прежде, чем он успел даже подумать.
– Тебе чего надо, а фраер? По рогам давно не огребал? – тут же зло взъелся парень. – Давай, копытами шевели отсюда, пока я добрый, что б потом не огорчаться. Догоняешь?
Картузов поморщился: его коробило, когда коробили «великий, могучий».
– Мужчина, пожалуйста, помогите! Не знаю я, что нужно от меня ему. Пристал листом банным! – девушка умоляюще глядела на Картузова, хлопая длинными, густыми ресницами.
– Ну, вот что, юноша, – решительно сказал Картузов, приближаясь вплотную. – Либо вы отпускаете девушку и извиняетесь за своё безобразное поведение, либо будете наказаны! Думайте!
– Да что тут думать, лось сохатый, – процедил парень, буравя Картузова маленькими водянистыми глазками, не отпуская руки девушки, неожиданно размахнулся другой рукой. И тут же, не успев даже ойкнуть, поплыл в сторону и завалился навзничь прямо на траву сквера, перевернувшись через низкую оградку, где остался лежать недвижимый. А Картузов, смущённо улыбаясь, потирал костяшки пальцев. Девушка всхлипнула и огляделась. Никто к ним не подходил, все спешили по своим делам, старательно ничего не замечая.
– Как вы быстро его, а? Здоровый ведь он и драться умеет. – девушка непонимающе и благодарно смотрела, ожидая ответа.
– Да это не сложно, … имени вашего не знаю, простите?..
– Наташа. Наташа Сокольская я.
– Картузов Максим Андреевич! Очень приятно… Это не сложно, Наташа, я ведь в юности боксом занимался и довольно успешно.
Максим действительно занимался боксом. В четырнадцать лет он сам, минуя советы отца, записался в секцию бокса спортивного общества «Динамо», где и тренировался целых шесть лет. Пошёл он в бокс, чтобы пресечь школьные дразнилки-приставалки и «укрепить дух и тело», по его собственному выражению. Ребёнком он был субтильным, слабым, характера робкого и по этой причине долго служил в школе объектом для издёвок со стороны сверстников.
Перед тем, как прийти в секцию, Максим взял в школьной библиотеке книгу «Атлетическая гимнастика» и полгода усиленно по ней занимался дома, съедая много мяса и рыбы, чем радовал папу – аппетит у сына был не ахти какой. Кроме этого он начал бегать по утрам: вначале, задыхаясь, километр, а через шесть месяцев уже спокойно пробегал по пять километров каждый день. Когда пришёл записываться, то поначалу тренер неохотно его оглядывал, сомневаясь брать Максима или нет – «старый и нескладный какой-то». Но когда Максим подтянулся двадцать раз на перекладине, всё же взял. А через три года Максим стал чемпионом города в своей весовой категории – не было ещё у тренера такого старательного воспитанника. Оставил бокс Картузов уже, будучи двадцатилетним, не желая дальше подвергать свою голову динамическим испытаниям.
Наташа внимательно оглядывала Картузова: высокий, плечистый, сухощавый – про таких ещё говорят «двужильный», лицо открытое, приятное, чистое. Серые, добрые глаза. Черты не мелкие, правильные, ресницы и брови белёсые, волосы светло-светло русые, словно выгоревшие, коротко пострижены. Одет просто, недорого, но со вкусом и опрятно. Улыбка открытая, светлая, широкая… Картузов вызывал симпатию и доверие.
– Давайте уйдём скорее, Наташа. Мне бы не хотелось продолжать конфликт, а из нокаута этот юноша скоро выйдет. Ещё и милиция привяжется… Пойдёмте, правда, если хотите, я вас чаем угощу – я работаю буквально рядом. Вы успокоитесь…
– Пойдёмте, Максим Андреевич, – отвечала Наташа. После всего пережитого ее, похоже, потряхивало.
– Позвольте предложить вам руку, барышня, – Максим согнул правую руку в локте. – Думаю, это будет для вас не лишним. И можете называть меня просто Максим – не так уж велика разница лет между нами.
Наташа с благодарностью опёрлась на руку Картузова и он ощутил её тепло и лёгкую дрожь.
– Вы говорите церемонно так, Максим. Так необычно. Кто вы?
– Я был учителем словесности, а ныне тружусь на ниве кинопроката, – улыбнулся Картузов. – Сейчас вы всё увидите сами.
Они шли к прокату, оставалось ещё метров пятьсот. Картузов искоса поглядывал на Наташу. Никогда ещё его руку не держала настолько красивая девушка. Чем больше он смотрел на неё, тем сильнее ныло предчувствие: «Не к добру это, Макс, ой, не к добру!».
Когда Картузов, достав ключи, начал отпирать прокат, Наташа весело расхохоталась:
– Так вот она, нива кинопроката, о которой вы говорили.
– Она, кормилица, она. Что бы делал без неё, даже не знаю.
– Ваш прокат? А фильмов много у вас тут? – поинтересовалась Наташа.
– Нет, Наташенька, прокат не мой, что вы. Это и дорого очень, и хлопотно с властями диалог вести, да и жилки коммерсанта у меня никакой, – объяснял Картузов, проходя в помещение и включая свет. – Тут одних кассет семьсот штук, имущество, помещение, ремонт… Откуда у простого учителя такие финансы? Я человек не богатый и вольный. А работа… времена нынче сложные, голодные, сами понимаете.
Наташе, похоже, стало неловко за свои вопросы, но Картузов, заметив это, постарался её успокоить:
– Да вы не смущайтесь, Наташа, я своей работы не стыжусь. «Стыдной» работы вообще не бывает, если она не несёт людям зла. В конце концов, не место красит человека. Вот сменщик мой – замечательный парень, кстати – студент университета, будущий юрист… Сейчас мы чайку заварим свежего.
Разговаривая, Картузов ловко наполнил электрочайник покупной водой из канистры, засыпал в заварочник три ложки с горкой цейлонского чая из жестяной банки, выставил на небольшой столик тарелку с печеньем, сахар и чашки.