Колыбель за дверью
Шрифт:
Наташа с интересом разглядывала стеллажи с рядами кассет, карточки с аннотациями к фильмам, плакаты, стенды с объявлениями о новинках уже поступивших и ожидаемых. Прокат был сделан добротно, уютно и дорого. Хозяева даже обустроили крохотный туалет с раковиной и на микроволнушку с чайником для приёмщиков денег не пожалели.
– Хорошо тут у вас, спокойно, чисто, – заметила она. – Только скучновато, наверное, да?
– Да как вам сказать, – улыбнулся Картузов. – Человеку мыслящему скучно не бывает. Я очень люблю читать, общаться с разными людьми, наблюдать характеры. Тут этого вволю. Да и посетителей немало. Сейчас утро, а вот уже часов с двенадцати плотно пойдут, к вечеру даже очередь будет.
– А что читаете сейчас?
– Я не оригинален. Короля Лира пытаюсь переосмыслить в очередной раз. «Плохие, стало быть, не так уж плохи, когда есть хуже. Кто не хуже всех, ещё хорош», – процитировал Картузов.
– Хороший вы, Максим, человек, – серьёзно сказала Наташа. – Я думаю так, правда.
Максим смутился и понял, что краснеет. Он всегда очень неловко себя чувствовал, если его начинали хвалить. А Наташин лёгкий акцент, слегка протяжный говор и такие милые огрехи расстановки слов в предложениях, приводили его в волнение, и сердце начинало чаще биться, напоминая о своём присутствии.
– Вы меня плохо знаете, Наташа. У меня много недостатков, с которыми даже самому мириться сложно.
– А вы не миритесь. Вы прячьте их в шкаф, а потом на помойку! – рассмеялась Наташа.
– А ведь вы правы, – задумчиво отвечал Картузов. – Там им самое место. На помойке в мусорном контейнере.
– Вот видите, Максим, как решение найти просто. Главное – желание. Вы расскажите о себе немного, да?
Картузов, тем временем, разлил заварившийся чай и они сели с Наташей за столик друг против друга. Ему стало удивительно хорошо рядом с этой девушкой, как не было уже давным-давно. Она была очень непосредственна, не пыталась кокетничать, «казаться» и «выглядеть», а просто вела себя естественно, как дышала, и от этого веяло старым добрым другом.
– Да жизнь моя обычна, тривиальна и скучна, если хотите. Пошёл по папиному пути – окончил ЛГУ и стал словесником. Преподавал в школе. Потом, в силу обстоятельств, из школы ушёл, а тут и плоды перестройки дозрели: страна распалась, пришла другая формация, для которой люди – мусор. Хваткие рвут своё, а я стою в стороне и наблюдаю.
– Говорите вы ёмко, Максим, но слова не вытянешь из вас! – улыбнулась Наташа. – А жена ваша кто? Тоже, учитель?
Картузову стало неуютно. Воспоминания опыта своей семейной жизни всегда вызывали у него досаду.
– Жена… была учительницей, да. Через год ушла к другому. Вторая жена – врач – студентка; как выяснилось, ей нужна была лишь прописка в Ленинграде и площадь. Тоже полтора года и финал: получила распределение в ленинградскую поликлинику и пошла своей дорогой. И, наконец, была жена-проводница: с ней мы мало понимали друг друга – как она случилась моей женой, понять не дано. Проводница, через год покинула, немного обескровив. Вот таково моё резюме в браке, Наташа. На трёх жён три с половиной года семейного стажа, – пошутил Максим. – Сейчас один. Ребёнком жёны меня одарить не сподобились. Папа умер, а маму я не знал совсем – видно это проклятье рода такое, что от наших мужчин жёны уходят.
Картузов сам не ожидал от себя подобной откровенности. Мог бы просто отшутиться или обойти вопрос, сказав – «да, учительница, как вы догадались?», что, по сути, не было бы ложью. Однако Наташе он не мог так ответить. Вот не мог и всё тут, без всяких психоанализов.
– Вы простите, Максим, я не предполагала, что всё так печально,.. в жизнь вашу полезла… – Наташа сочувственно смотрела, не отводя своих синих глаз, а Картузов тонул в них, не взывая о помощи и осознавая свою погибель.
– А почему вы решили, что я женат, Наташа? – спросил Картузов, чтобы соскочить со щекотливой темы.
– Вы так одеты аккуратно, чисто, думала, жена ваша заботится. Мужчины обычно не всегда так опрятны, по мелочам видно.
– Вы наблюдательны, – улыбнулся Максим.
– Я же журналист, положено мне, – Наташа тоже улыбнулась.
– А вот, кстати, о вас? Теперь ваша очередь: расскажите о себе, откуда вы, с таким говором и такая неземная?
– Неземная? – удивилась Наташа. – Да я самая земная, что есть, вы меня ещё не знаете. Думаете, я такая карамель сладкая, да?.. Внешность? Ну, такой мама родила, спасибо ей, но лучше бы, всего было меньше, жизнь бы легче шла. Пристают всё время, тоже надоедает.
Она это сказала просто, не кокетничая и не гордясь. Как факт.
– Их тоже можно понять, – улыбнулся Картузов.
– Можно, – вздохнула Наташа. – Но если девушка говорит «нет», это значит, нет. Или я не права?
– Правы. Безусловно, правы, Наташа. Но не во всех, увы, прослеживаются следы хорошего воспитания. Такова жизнь.
– Плохая жизнь, – с неожиданным ожесточением сказала девушка.
– Мы, однако, опять свернули с повествовательного пути. Так всё же, Наташа, откуда вы и кто? Расскажите?
– Расскажу, да. Только чаю попрошу взамен. Нальёте?
– Ох, простите, нерадивый я хозяин, не предлагаю. Одну минутку, чайник согрею.
– Ну, интересно если знать обо мне, так слушайте. Родилась я в Латвии, в Даугавпилсе, небольшой такой город. Наверняка знаете о нём.
– И даже бывал, – улыбнулся Картузов. – Ещё в СССР. Очень чисто, уютно и кафешки там отличные.
– Правда? – обрадовалась Наташа. – Это здорово, значит видели мою родину… Ну вот, папа лётчиком военным был. Русский, мама его любила сильно. Он из Воронежа родом. А мама – латышка, красивая очень, имя у неё Эвия – красавица по-латышски, я в неё. Мама хотела назвать меня Майга – значит нежная, но папа настоял. Потому я и Наташа, потому и Сокольская. Папа погиб, когда мне ещё три годика было. Сергей, его звали, Серёжа. Не помню его совсем. Иногда сон снится: меня берут большие мужские руки, поднимают высоко-высоко, потом подбрасывают вверх и ловят, я смеюсь, заливаюсь… А мама замуж больше не пошла, хотя многие звали. Так и осталась одна с дочкой. Папу не забыла, нет.
Наташа молча пила чай, видно было, что воспоминания взволновали её, а Картузов вопросы дальше не задавал, ждал тактично. Вскоре она продолжила:
– Мы в Ригу перебрались к бабушке, там большая у неё квартира. Бабушка моя – латышка тоже. И тоже очень красивая была. Россию недолюбливает, правда. Человек хороший, прямой и честный. Она, как теперь говорят, «из бывших». До войны богатой была. С немцами не бежала, Ригу очень любила… А вы были в Риге? – неожиданно спросила она.
– Был, давно. Мост очень красивый у вас и центр старый мне понравился. Очень славный город.