Колыбельная для брата
Шрифт:
Падал мягкий снег, который щекочет лицо и тает на губах, оставляя запах лыжни и зимнего леса. Зима шла к концу, но было похоже на Новый год.
Кирилл сидел в сквере напротив булочной и ждал, когда кончится перерыв. Раньше магазин работал по воскресеньям без перерыва, а сегодня — пожалуйста: закрыто на обед! Ждать надо целых пятнадцать минут.
Кирилл не двигался. Ему пришло в голову провести опыт: узнать, сильно ли заснежит человека, если он просидит неподвижно четверть часа. Может быть, поверх шапки вырастет снежная папаха, на коленях — белые подушки, а на плечах пышный воротник? И прохожие будут думать, что вот сидит мальчишка, завороженный снежной королевой…
Но просидеть так все пятнадцать минут Кириллу не удалось. Неожиданно он услышал сухой звук — будто наступили на пустой спичечный коробок. Осторожно, чтобы не стряхнуть снег, Кирилл повернул голову.
Курчавый парень лет двадцати надел на объектив «Зенита» крышку, сдул с аппарата снежинки и неторопливо застегнул футляр. Потом встретился с Кириллом глазами и улыбнулся.
Он не понравился Кириллу. Близко сидящие тёмные глаза были какими-то чересчур острыми, пёстрая поролоновая куртка — крикливо модной, а улыбка показалась высокомерной. К тому же Кирилл не любил тех, кто ходит зимой с открытой головой, считал это пижонством. А фотограф был без шапки, и снег запутывался в его чёрной кудрявой шевелюре.
— Зачем вы меня сфотографировали? — спросил Кирилл негромко, но довольно придирчивым тоном.
Курчавый фотограф ещё раз улыбнулся и объяснил:
— Ты хорошо вписываешься в пейзаж. Кругом снег, и ты тоже заснеженный. Завороженный, будто в сказке.
Это показалось Кириллу совсем обидным: парень словно без спросу прочитал его мысли. Кирилл сказал:
— Значит, я деталь пейзажа… Вроде пенька или коряги…
— Да вовсе нет! — энергично запротестовал фотограф. — Пенек, он — мёртвый. А человек оживляет пейзаж, смысл придаёт.
С этими словами парень подтащил к скамейке большую, нагруженную чем-то тяжёлым сумку, смахнул снег и сел рядом с Кириллом. Не вплотную, но достаточно близко. Снежная сказка кончилась. Это ещё больше раздосадовало Кирилла.
— А зачем вам моя фотография? — хмуро спросил он.
— Ну, мало ли… В альбом вклею. Может быть, на стену повешу. Буду смотреть…
— А что тут такого интересного? Смотреть…
— Каждый человек интересен, — серьёзно сказал фотограф, — потому что каждый — представитель человечества.
«Представитель человечества» — это звучало солидно. Будь Кирилл помладше, он бы начал таять от удовольствия. И спросил бы: «Значит, я тоже представитель?» Но сейчас он на эту удочку не клюнул. Он сказал:
— Разве все представители человечества интересные? Бывают дураки всякие, бывают жулики и бандиты. И просто… нахальные.
— Такие, кто без спросу фотографирует, — серьёзно откликнулся курчавый незнакомец. — Ну, я же не знал, что ты так… болезненно отнесёшься. Что же теперь мне делать? Плёнку засветить?
— Ладно, не надо, — небрежно сказал Кирилл и посмотрел на большие часы у входа в сквер. Было без двух минут два. Кирилл глянул на соседа. Вблизи тот выглядел старше и казался немного утомлённым. Он достал сигарету, похлопал по карману, повернулся к Кириллу.
— Спичек нет, случайно?
Кириллу это опять не понравилось.
— Не курю, — ответил он. — Понимаете, бросил недавно. Печень, склероз и всё такое…
Парень хмыкнул себе под нос. Объяснил:
— Я ведь сказал «случайно». Может, на сдачу дали…
Кирилл опять посмотрел на часы. Было ровно два, но магазин не открывался.
— «На сдачу», — буркнул Кирилл. — Где дадут сдачу, если закрыто?
Фотограф кивнул:
— Я тоже жду…
За стеклянной дверью магазина замаячила белая фигура, и дверь приоткрылась. Парень встал, сунул смятую сигарету в карман, подхватил свою громадную сумку с двумя длинными ручками и, перегнувшись на один бок, зашагал к булочной. Он заметно прихрамывал.
Кирилл подождал несколько секунд и пошёл следом.
В магазине он сунул в авоську два батона и половинку украинского каравая, прихватил пирожок с повидлом, чтобы пожевать на ходу. Он почти забыл о курчавом незнакомце, но, когда вышел на улицу, увидел его снова.
В одной руке парень тащил полиэтиленовый пакет с батонами, в другой сумку, которая весила, наверно, килограммов двадцать. «Что в ней такое?» — машинально подумал Кирилл. Парень словно услышал его. Посмотрел и улыбнулся опять. Теперь это была другая улыбка: немного настороженная и виноватая какая-то. Парень словно просил: «Ты не смейся, пожалуйста, что я так неуклюже ковыляю со своей тяжестью…»
Кирилл не успел сразу отвести взгляд. А когда отвёл, уходить было уже неловко. «Вот так всегда с тобой…» — обругал он себя. Подошёл и сказал, глядя в землю:
— Дайте одну ручку… Вам далеко?
Парня звали Геннадием. Жил он в Заовражке — старом районе, где все улицы были похожи на деревенские. Весной там пышно цвела над косыми заборами черёмуха, летом дороги зарастали мелкой травой, а зимой лежали вдоль улиц длинные сугробы и над заснеженными крышами стояли прямые столбы дыма.
От многоэтажных кварталов, где жил Кирилл, до Заовражка полчаса ходьбы. А если на автобусе — тоже полчаса, потому что автобус идёт окружным путём, через большой мост. Этот мост построен над оврагом, в котором течёт неглубокая речка Туринка. Недалеко от моста Туринка сливается с другой речкой, у которой громкое название — Ока…
Сначала Кирилл решил, что поможет нести сумку только до автобусной остановки. Потом пробурчал: «Да ладно, я не тороплюсь» — и поехал. И оказался наконец на улице Осипенко, у дома номер четырнадцать, перед калиткой со старинным железным кольцом.