Колыбельная для вампиров 4
Шрифт:
Вернувшись в спальню, Рени побродила по громадному ковру, мягко пружинящему под её босыми ногами — без мужа ей было слишком пусто и одиноко. Подойдя к окну, она настежь распахнула его створки. «Моя любовь, где же ты? — беззвучно позвала она. — Отзовись, ты мне нужен! Возвращайся скорей! Скажи мне как помочь Мари… и тебе, мой ангел!»
Вместо ответа в лицо ей ударил тёплый южный ветер, насыщенный дождём и палящим солнцем. Он позвал на свободу, и она жадно вдохнула воздух, отдающий вездесущей бензиновой гарью.
Несмотря на ночное время и хмарь, небо на горизонте отливало чистейшим ультрамарином. Когда растущий месяц выглянул из-за облака и лукаво ей подмигнул, Рени решилась.
Никем не видимая, Рени с лёгкостью птицы перелетала с дома на дом. Она направлялась к Неве. Оказавшись на Стрелке Васильевского острова, она миновала Дворцовый мост и пошла вдоль Университетской набережной. Гуляющие там люди не видели королеву вампиров, но они чувствовали её присутствие и расступались, давая ей дорогу. Дойдя до пришельца из древних Фив, она покровительственно похлопала его по гранитному лбу и тот довольно заурчал, приветствуя живущую в ней Бастет. Усевшись на спине сфинкса, Рени обняла ладонями колени и замерла. Сначала её немигающий взгляд (не менее загадочный чем у того, кто служил ей своеобразным троном) устремился к свинцовым водам реки, а затем ускользнул в иные, запредельные дали — туда, куда нет хода обычным смертным.
Глава 6
ГЛАВА 31. Убийство любви — плохая примета. Трудности межрасовой любви, или бедная Лиза
У Палевского не было конкретной цели, он ехал наугад. Послушный его воле мерседес с ровным урчанием нёсся по ночному городу. Поначалу за стеклом автомобиля мелькали огни уличной рекламы, затем широкие проспекты сменили старинные узкие улочки, где было относительно тихо и темно.
Переехав Сампсониевский мост, мерседес свернул направо и остановился рядом с пустынной набережной. Странным образом дорога привела короля вампиров к штаб-квартире, хотя его сейчас меньше всего волновала работа. Некоторое время он сидел в машине, раздумывая, стоит ли здесь оставаться, но затем выбрался наружу и направился к Неве. Облокотившись на гранитный парапет, он бросил взгляд на тёмную реку, которая с вековечным спокойствием несла свои маслянистые воды.
Заразившись величавым равнодушием Невы к суете смертных, Палевский окончательно пришёл в себя. Правда, сколько он ни старался не думать о Старейшем, ему это не удавалось. Поневоле его мысли возвращались к удивительному гостю, но теперь он уже гораздо спокойней воспринимал его рассказ. Единственно, что легло ему на душу тяжёлым грузом, это сообщение о том, что по крови Эльжбета приходилась ему дочерью. Палевский был воспитан в традициях католичества и, хотя он уже давно не верил ни в чёрта ни в бога, от этого ему было не легче.
«Грех есть грех, независимо от того веришь ты или нет», — Палевский полез в карман за сигаретами. Он успокаивал себя тем, что фактически Эльжбета была ему никто. «Вот только она так не считала», — угрюмо подумал он и перед его внутренним взором прошло множество сцен, которые ему закатывала первая жена, и то как он терялся в догадках, не понимая, чем они вызваны. «Теперь всё встало на свои места. Эльжбета видела во мне отца, причём отца любимого, судя по оговоркам, оттого ей было горько вдвойне, но мне-то было откуда знать? — в раздражении Палевский отшвырнул сломанную сигарету и достал из пачки новую. — Бред какой-то! Нет, мы не отец и дочь. В конце концов, я родился неизмеримо позже, чем она… Дьявол! Тогда почему меня не покидает чувство, что это была кровосмесительная связь?»
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей он попытался проанализировать, прав ли Старейший, говоря, что Эльжбета манипулировала его сознанием. «Милый,
Палевский грустно усмехнулся:
«Понимаю, действительно нездоровое двоевластие. Да, моя королева, слишком близко я подпустил тебя к управлению. Точней, я оказался слишком беспечен и не придавал значения тому, с каким упорством ты рвалась к властному Олимпу, попутно устраняя других конкурентов; меня же ты оставила на закуску. С другой стороны, откуда мне было знать, что ты способна на такое? Ведь ты была моей душой, моим сердцем. Ослеплённый любовью, я ничего не замечал…
Я даже не замечал, что Эльжи незаметно переключала меня с лирической волны, и мы вели беседы только о политике. Действительно, о чём ещё со мной говорить? Не о чувствах же в самом деле! Ими только я как дурак бредил. Понимаю, моя королева, сие для тебя было страшно скучное занятие.
Матка боска! Я был настолько ослеплён любовью, что не стал бы бороться с Эльжбетой за власть!.. Значит, пришла пора завязывать с этим безумием юности».
Палевский щёлкнул зажигалкой, но горечь сигаретного дыма не смогла перебить ту горечь, что отравляла ему душу. Несмотря ни на что он любил первую жену и ничего не мог с этим поделать. Вдобавок, стоило ему немного ослабить контроль и она, как встарь, тут же воспользовалась его слабостью.
Будто наяву он увидел ту, которую столько лет пытался забыть. Поворот изящно посаженной головы, синий сумеречный взгляд из-под полуопущенных ресниц и его сердце затопила безбрежная как море тоска. «Уйди, Эльжи! — взмолился он. — Уйди по-хорошему! Ты занимаешь не своё место! Ведь столько лет уже прошло, теперь моё сердце принадлежит Кошке, а не тебе!» — «Да? Ну так попробуй, выгони меня, — сказала Эльжбета и её губы тронула слабая улыбка. — Смирись, Михаэль! Или вырви себе сердце. Хочешь ты или нет, но оно моё навечно». Палевский стиснул зубы: «Что ж, если нет иного выхода, то я его вырву!» — «Правильно, милый! Убей его, ведь оно — источник твоей слабости. У тех, кто бессердечен, есть громадное преимущество: никто не смеет сказать, что они марионетки в чужих руках». — «Замолчи! Это всё гордыня!» — «Гордыня? Михаэль, ты даже не человек, какое тебе дело до их бога и его заповедей?»
— Ну да! Как же я забыл? Ко всему прочему, я ещё чужой среди своих! — Палевский оглянулся по сторонам. — Проклятье! В этом городе есть хоть одна урна? — проворчал он, не находя искомого.
Ближайшая урна обнаружилась около штаб-квартиры и он, выбросив окурок, снова сел в машину. Возвращаться домой ему не хотелось. «Бедная Кошка! Прости, милая, но сейчас в моей душе царит такой раздрай, что я боюсь обидеть тебя неосторожным словом или, хуже того, делом, а ты ничем не заслужила такого к себе отношения, — повинился он перед той, которую добросовестно пытался полюбить. — Ведь совсем чуть-чуть и дружеская привязанность переросла бы в нечто большее… но нет. Возможно, я слишком осторожничал, боясь, что за поступками Рени кроется такой же расчёт, что у Эльжи. Ну а теперь уже поздно о чём-либо сожалеть».