КОМ: Казачий Особый Механизированный

Войлошников Владимир

Девушка посмотрела на меня с весёлым лукавством, и я, конечно же, сразу спросил:

— И как же?

Она слегка задрала носик и, весьма довольная собой, пояснила:

— А я ей всякие вопросы глупые задаю. Только она паузу сделает — воздуха-то тоже набирать надо — я тут же что-нибудь и спрашиваю.

— К примеру?

— К примеру: «Тётушка, вы не знаете, сколько килограмм морковки бегемоту в пасть войдёт?»

— Озадачилась, верно, ваша тётя. Бегемот — скотина серьёзная.

Серафима засмеялась:

— Ещё как озадачилась! Очки на

нос стянула и поверх на меня смотрела. А потом говорит: «Детка, тебе уже семнадцать лет, что за вопросы?!» А я говорю: «Вдруг я в цирке буду счетоводом служить — должна же я знать объём затрат»? На это она не нашлась, что ответить и пошла чай успокоительный с валерианой пить. А в другой раз не успела она книжечку достать, я и говорю: «Тётя, а у слона хобот — он же вместо рук, верно?» Она говорит: «Верно, там у него и пальчик такой специальный есть», — а сама книжечку открывает. А я спрашиваю: «Как же он тогда им дышит-то? Выходит, это — нос?» Она говорит: «Ну, выходит — нос». А я тогда: «Как же он носом брёвна носит?» Захлопнула она книжечку и пошла папеньке жаловаться на мою легкомысленность.

08. ШАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

ПРОМЕНАД

Проявленный интерес девушке понравился, а я с удовольствием посмеялся вместе с ней.

— А папенька?

— А папенька наоборот. Сказал, что это у меня от пытливого ума, и что лучше бы мне книги по естествознанию приносить. Тётя испугалась и говорит: «Что ты, Сашенька! Ведь в этих книгах и рисунки людей без одежды есть! Даже мужчин!» А я в дверях стояла и говорю: «Тётя! Откуда вы знаете?!» Потом она соли душистые от обморока нюхала и веером обмахивалась, но брошюрки мне зачитывать перестала. Так, принесёт, положит: «Читай, детка!»

— Читаете?

— Пролистываю на всякий случай. Вдруг спросит что-нибудь, — Серафима поправила ажурную летнюю шляпку. — Да что мы о таких скучных материях! Илья, расскажите лучше, что это за медали у вас? Я видела, папа оценил.

— Так это не всё медали, в нижнем ряду — значки. Где служил, особые события. Это вот последний — за Польский фронт, это — за год погранслужбы, это — за Трансвааль, и ещё один тоже оттуда, за десантную высадку.

— Это как? — удивилась Серафима.

— А с дирижабля, на специальных системах. Из люка тебя выкидывают — вж-ж-ж-жик! — ремни скинул — и в бой.

— Страшно-то!

Я пожал плечами:

— Ну, кто-то же должен. За тот бой нам и медали дали. Всем выжившим.

И начал я рассказывать про свою военную службу. Больше, конечно, старался на интересное упирать — зачем юной барышне подробности про кровищу и смерть, правда же?

Так за разговорами мы до набережной и дошли. А та-а-ам! Музыка гремит! Зазывалы у входа в зоосад диковинами заморскими приманивают, обезьянка в нарядном платьице с желающими фотографируется. По полтине* за карточку.

*50 копеек.

Так-то обычно пятиалтынный** за маленькую просят, но тут, вишь — обезьянка!

**15 копеек.

— Не хотите ли сфотографироваться, Серафима?

Девушка округлила глаза:

— Ой, а она не укусит?

— Что вы-что вы! — зачастила ярко разукрашенная пышная тётя в разноцветной хламиде, долженствовавшей изображать некие чужестранные наряды. — Наша Кокошенька очень ласковая, милая. Присаживайтесь, барышня! Вот сюда, под пальмочку.

И правда, пальма — живая в горшке! Скамеечка при ней.

— А вы что же, молодой человек? — тётя суетилась вокруг, усаживая мою зазнобу в лучшем ракурсе.

— Мож, я лучше встану?

Тётя глянула на меня, критически сощурив правый глаз:

— Такой солидный мужчина! Нет. Стоя вы больше пальмы будете! Вы вот сюда на лавочку… ага-ага… и руку этак в бок уприте… Отлично! И… вы позволите, я чуть вам фуражечку подправлю?.. Оп! Великолепно! Так… Кокоша! Кокошенька, детка, поди сюда!

Обезьянка подошла вразвалочку и резво вспрыгнула Серафиме на колени.

— Ой! — охнула та.

— Не-не-не, не бойтесь! Ручку вот так… Головку чуть вбок и подбородочек приподнять… И улыбочку… Ну, прелесть. Вот так замерли! — тётя выскочила из кадра, и флегматичный фотограф предупредил:

— Внима-ание, не моргаем! Сейчас вылетит птичка! — и спрятался под глухое покрывало.

— Скажите: соси-и-иски! — сбоку скомандовала тётя. — Кокошенька, лапку!

Обезьянка привычным жестом положила свою крохотную коричневую ладошку на Серафимину подставленную ручку в белой кружевной перчатке и улыбнулась во все свои зубы. Хорошо, Серафима сейчас её морду не видит — точно испугалась бы.

Фотоаппарат щёлкнул, и фотограф вынырнул из своего тёмного укрытия:

— Готово, господа! Фотографии будут отпечатаны к завтрему, во всякий день мы здесь с одиннадцати часов утра и до закрытия. Сколько желаете снимков?

— Два сделайте, — попросил я, оставил два гривенника* залога, и мы пошли в зоопарк.

*Гривенник — 10 копеек.

Зоопарк за то время, пока меня дома не было, расстроился и расширился почти вдвое. Территорию теперь ограждала кованная узорчатая ограда, внутри подрастали деревья, превращая прежний зверинец в настоящий парк, в котором помимо вольеров с животными организовали прогулочные дорожки, уставленные красивыми скамейками для отдыха.

— Развернулись они, однако! — подивился я.

— А вы давно здесь были? — сразу спросила Серафима.

— Больше двух лет прошло.

— О! Тогда для вас будет много нового! Прежние вольеры значительно расширили и сделали, знаете, как будто в дикой природе. Скалы привезли и даже целые деревья, с огромными комами земли. Мы с девчонками из гимназии бегали в прошлом году смотреть, как их пересаживали. Такие огромнищие машины, с ковшами! А с другой стороны хваталки у них, как клешни, да много! — она наглядно изобразила манипуляторы. — Волкам даже логовище сделали, пещерку настоящую. И всяких экзотических навезли, из жарких стран.