Кома
Шрифт:
Дверь Алексея Степановича была обшита залакированными «жжёными» досками поверх стального листа, как было модно лет десять назад. Его «правильный» звонок Николай отлично знал ещё с детства: два коротких. На лестничной площадке третьего этажа было темновато, но он бывал здесь так много раз, что без труда нашёл кнопку наощупь.
– Кто? – уверенным голосом спросили за дверью.
– Я…, – отозвался он, и посторонился, чтобы его не пришибла открывающаяся дверь.
– Ну, заходи! Здорово!
Дед Лёша сунул Николаю до сих пор крепкую руку, хотя и размякшую за зиму от обычной дачной заскорузлости. Пропустив его мимо себя, он закрыл дверь на оба замка, и снял с вешалки «плечики», – подать. Куртку Николай обычно вешал просто на петельку, но сейчас хозяйская вежливость оказалась особо некстати: снимая располосованную кожанку, он не удержался от болезненной гримасы, отдирая от себя её присохшую подкладку.
– Ё!.. – коротко высказался по этому поводу Алексей Степанович, – Где же это тебя так?
– Да вот…
Он всё равно не собирался вдаваться в подробности, чтобы не вызвать впечатление того, что он подставляет их квартиру, чтобы уберечь родителей, – хотя ни для тех, ни для других опасности, по его мнению, не было. Как раз в этот момент в прихожую вошла, вытирая руки об измятое бело-зелёное кухонное полотенце, Наталья Евгеньевна, деда-Лёшина жена. Была она как всегда румяная, искренне улыбающаяся, и, как всегда, вызвала нерушимую ассоциацию со стаканом молока и горячей сдобной плюшкой. Николай сумел очень ловко повернуться, наклоняясь к своей устраиваемой в углу сумке, и вроде бы закрылся от неё, но Наталья Евгеньевна ждала его, чтобы поздороваться уже как следует, а не мельком, и пришлось разгибаться.
– Господи, Коля!
– Так! Спокойно! В ванную!
Алексей Степаныч даже не дал жене поднять крик, услав её в комнату за перекисью и бинтом, а сам зашёл за Николаем и прикрыл за собой дверь.
– Помогать не буду, ты врач, а я нет. Рассказывай коротко: кто, как, и зачем.
Интересный у деда Лёши был голос, будто резаная рана собеседника сбросила с его возраста сколько-то лет.
– Шёл домой с работы, припозднился. Полкармана денег. Уже к дому подхожу, и тут ко мне заводятся и режут ножом. Пришлось убегать.
Алексей Степанович кивнул, но как-то вопросительно, будто ждал продолжения.
В дверь сунулась причитающая Наталья Евгеньевна, подав коричневый пластиковый флакон с трёхпроцентной перекисью, вату, пару пакетов с бинтами, вытертое махровое полотенце и чистую голубоватую рубашку. Николай со вздохом перевёл взгляд на свою, засохшую багровым: пора было начинать отдирать.
– Выйди, он стесняется, – снова скомандовал дед жене, и та исчезла, стукнув дверью и продолжая что-то выговаривать снаружи про гнусные времена.
Николай не стеснялся никого и ничего уже достаточно давно, но идею деда Лёши понял, когда тот, наклонившись к самому его уху, добавил: «А вот врать – не надо».
В принципе, за исключение того, что мужик к нему действительно не заводился, а сразу пырнул, всё сказанное им было чистой правдой, но распространяться Николаю здорово не хотелось: большей части происходящего он всё равно не понимал. И это даже если согласиться, сжав зубы, с мыслью, что теперь ясно, – почему Даша не дошла с работы до дома.
Решив пока ничего не отвечать, он открыл кран, и несколько раз плеснул себе на бок холодной водой. Посмотрел на спокойно наблюдающего за происходящим деда, присевшего на краешек ванны, и рванул. Потолок поплыл, закручиваясь в спиралью. Николай, вцепившись левой рукой в раковину, рванул ещё раз, окончательно отодрав от себя присохший край испорченной рубахи, – и даже не глядя вниз ощутил, как кровь побежала по коже. Открыв флакон с перекисью и взяв в руки старенькое полотенце, он вопросительно, но уже совсем спокойно посмотрел на деда Лёшу, и тот одобрительно кивнул, так и не произнося не слова.
Как следует промыв и обработав рану, Николай убедился, что опасности она не представляет, – просто болит, как последняя сволочь. Разрез был длиной сантиметров в девять или десять, гладкий и чистый, как на свиной вырезке. Нож, вероятно, был отлично наточен. На такую длину порез требует по крайней мере нескольких стежков, но идти в ночной травмопункт было чревато – если мужик не дурак, и если он не один, то такую возможность он/ они предусмотрят. Имелось ещё два десятка специализирующихся на хирургии институтских и стройотрядовских друзей, но кто из них сейчас дежурит, и где, Николай не знал. Придётся выбираться из этой ситуации самому. Но для начала надо позвонить домой – хотя бы просто отметиться.
Закончив с перевязкой, и вытерев невпитавшиеся остатки протёкшей на верх джинсов крови, Николай поискал глазами тряпку, и, наклонившись, начал собирать с пола остатки бумажной оболочки стерильного бинта.
– Брось, – скомандовал ему Алексей Степанович, – Пошли. Домой звонил?
Николай посмотрел на него уже почти с улыбкой: отец троих детей и вожак целого выводка правнуков от давно выросших и недавно переженившихся внуков и внучки, дед Лёша явно знал что такое родительское беспокойство.
– Нет, – ответил он, понадеявшись, что Наталья Евгеньевна не проявила за эти минуты лишнюю инициативу, и не позвонила им сама.
– Тогда вперёд. Я пока приберу.
– Да что Вы, Алексей Степанович! Я и сам могу!
– Давай-давай…
Дед Лёша даже не стал вдаваться в дискуссию, и просто пододвинул к себе из-под раковины мусорное ведро. Его жена, пробегавшая снаружи двери, судя по шагам, то в одну сторону, то в другую, встретила Николая очередным причитанием и всплёскиванием рук, но когда он указал на телефонную трубку – часто закивала и вышла из комнаты.