Команда Альфа
Шрифт:
Рикардо опять бредил. Я сам теперь мог только неподвижно лежать на дне лодки, грести у меня не было уже сил. Я сдался. Я вверил нашу судьбу прихоти воли.
Когда однажды утром в бледно-голубом небе раздался шум мотора, я решил, что это мне мерещится. Зато, когда на горизонте показался самолет, ко мне вернулись силы. Я вскочил и стал неистово размахивать над головой рубашкой. Он должен, должен заметить нас!
И он заметил. Пошел на снижение. Стал кружить над нами. На крыльях отчетливо виднелась пятиконечная белая звезда — военная эмблема Соединенных Штатов.
Я надрывался, кричал изо всех сил. Воображал, дурья моя голова, что эти вопли будут услышаны сквозь рев мотора.
В эти минуты я не способен был здраво мыслить. Сам не знаю почему, но я был уверен, что нас каким-нибудь образом да подберут. Когда же самолет, покружив, повернул назад, предоставив меня и Рикардо морю, я впал в отчаяние.
Потом… потом, примерно спустя час после исчезновения самолета, я заметил вдалеке дымок. Дымок приближался.
С крейсера (конечно, это был крейсер, принадлежавший американским военно-морским силам) спустили шлюпку.
Боже! Что это было за счастье смотреть, как идут, идут твои спасители!
На шлюпке оказался и врач. К тому времени как нас доставили на судно, врач уже произвел предварительный осмотр.
— С вами не будет беды! — сказал он мне. — Отдохнете несколько недель и восстановите силы. А вот с ним… — он рассеянно кивнул в сторону Рикардо. — Воображаю, что вы перенесли! Эта буйная голова, пожалуй, никогда уже не обретет памяти.
Стыдно признаться, но вместе с жалостью я почувствовал облегчение. Если кубинец будет молчать, мне не о чем больше беспокоиться. Судьба Хорста останется тайной, моей, и только моей!
С берега нас самолетом отправили — в который уже раз! — на место, в Форт-Брагг. Санаторий помог мне ликвидировать следы страшных переживаний. Потом я на две недели отправился к родным.
Туда и пришло предписание моих шефов о том, что мне пора к ним явиться.
Признаюсь, я с первого дня своего возвращения ждал этого. Мне не терпелось услышать похвалу: «Молодец парень! Мы поистине гордимся вами!» На повестке дня у меня стояло добиваться перевода в военную разведку. Если сейчас мне платили триста девяносто долларов в месяц, то с переводом в качестве инструктора в военную разведку я получал бы ежемесячно пятьсот долларов. Огромная разница! Кроме того, положа руку на сердце должен признаться, что с меня уже было достаточно испытаний.
Мои благожелатели — иначе я не мог их назвать, так как с первого дня нашего знакомства я ощущал на каждом шагу их доброе расположение, — встретили меня поистине как друзья.
— Милости просим! Подумать только, две недели тут околачивается, а к нам и носа не кажет! Как это называется? — Мистер Робинсон с обычным радушием поспешил мне навстречу. Положив мне руку на плечо, он отстранил меня и стал разглядывать. — Нет, вы поглядите на него! Вот это герой! — Он повернул меня лицом к своему коллеге, будто я был по меньшей мере Голиафом, чудо-гигантом!
Мистер Раттер тоже был любезен, конечно, в меру своих возможностей. На его всегда кислой физиономии мелькнуло даже подобие улыбки.
— Браво! Неплохо сработано!
Я глотнул. Это была похвала, но не та, на которую я рассчитывал. Для меня, пожалуй, было важнее заслужить признание мистера Раттера, чем его коллеги — добродушного и приветливого мистера Робинсона. Может, именно потому, что мистер Раттер был скупее на похвалу. А то, что трудней дается, больше ценится!..
От мистера Робинсона не укрылась тень, скользнувшая по моему лицу. Он обратился к мистеру Раттеру:
— Ну, будет тебе глядеть на мир сквозь темные очки! Это все от желудка у тебя! Подумай сам, вместо того чтобы вознести сейчас нашего подопечного до небес, ты портишь ему настроение! Я говорил тебе и опять скажу: ложись-ка ты на операцию!
И что за чудо. От этого выговора на лице мистера Раттера тоже расцвела улыбка.
— Ладно, ладно! Не ворчи ты вечно на меня. Я сейчас же искуплю свою вину.
Всякий раз, когда я бывал у них, они угощали меня. И теперь тоже. Мистер Раттер открыл потайной бар, достал бутылки, но дверцы бара оставил открытыми.
— Змеиной водкой мы, к сожалению, не располагаем, но, надеюсь, вы попробовали ее в Сайгоне… Что?! Что вы сказали? Нет? Вот тебе и на! Дружище! Вы упустили то, чего в жизни больше вам не наверстать!
Звякнули бокалы. Мы выпили.
— Что и говорить, здорово вы провернули дело, черт подери! Ох, и везет же людям! Я вам просто завидую, что вы побывали там!
Я никогда еще не видел мистера Раттера таким говорливым. «Один — ноль в мою пользу», — решил я, с гордостью считая своей заслугой то, что у него развязался язык, и вообще все происходящее здесь. Несомненно, я тому причиной, мое умное и отважное поведение.
— Вы уже виделись со своим стариком?
Что за метаморфоза! Будто разговор продолжал со мной вовсе не мистер Раттер. Куда девалось его простосердечие и веселая непосредственность! Он сбросил свое добродушие, как маску. В голосе его не осталось и следа прежней сердечности.
«А жаль! — заключил я. — Такой вот, суровый и холодный, он совсем не симпатичный».
«Какое же его истинное лицо?» — задал я себе далеко не впервые этот вопрос, но опять не смог ответить на него.
— Пока что нет! — сказал я вслух. — Отец уехал куда-то, еще до того, как я добрался до дому!
— Жаль! — сказал мистер Робинсон. — Ваш папаша ждет не дождется встречи с вами. Он счастлив, что у него такой сын. Мне кажется, из четверых своих детей он больше всего гордится вами!
Я с удивлением отметил, что это сообщение в такой же мере, как и радостным, было для меня неприятным. Весть о похвалах отца в мой адрес оставляла горький привкус.
«Отец видит во мне продолжателя своего дела!» — нащупал я вдруг объяснение, и это открытие снова заставило меня глубоко задуматься.
— Я его повидаю, непременно повидаю… Мне кажется, для этого останется время…