Команда Альфа
Шрифт:
Я бродил по улицам, ломая голову над тем, что делать, как лучше поступить.
«Конечно, Фери, — разговаривал я сам с собой, — отец твой неправ. Он пересадил тебя в такой мир, где молодежь не признает слова «нельзя». Ей чуть ли не все на свете дозволено, а если и есть какие-то преграды, она просто-напросто перешагивает их. Тебя же хотят втиснуть в те, прежние рамки».
«Да! — возмущался я. — Отец несправедлив. Детство мое прошло без него. И подростком я был лишен отца, а как мне его недоставало в ту пору! Зато теперь — здесь! — он хочет наверстать упущенное. Нет, не пойдет!»
«У тебя еще имеются и другие причины
«Так-то оно так. И все же… Что будет с матерью? С остальными?»
Я машинально подошел к какой-то витрине. Уставился на нее. И по сей день не знаю, что там было выставлено. Я полностью ушел в свои мысли, меня тяготило, не отпускало чувство ответственности.
«Что тут раздумывать! Будучи военным, я куда больше смогу им помочь! — Я отошел от витрины. — Пока что отец дает деньги. Сколько времени он будет помогать — неизвестно, но сейчас помогает. Если я завербуюсь, смогу домой посылать свое жалованье, ведь сам-то я буду считаться «джи ай» — «казенным имуществом» [2] , которое принадлежит государству. И, помимо всего этого, передо мной — будущее! Я могу даже стать офицером. Офицер американской армии! Это звучит!»
2
GI — Government Issue — прозвище американского солдата.
Для окончательного решения этого вопроса мне было достаточно очередной домашней ссоры. В тот же день я послал заявление в адрес призывной комиссии.
Через две недели пришел ответ: «Вам надлежит явиться на базу вооруженных сил».
Вы, конечно, понятия не имеете о том, что такое база вооруженных сил. Выражаясь лаконично, я назвал бы эту организацию вербовочной конторой. Однако для более ясного представления об ее назначении нужно мыслить американскими формулами. Штаб базы вооруженных сил — это то, чего не миновать ни одному призывнику. Здесь тебя убеждают в том, что жизнь добровольца куда легче, чем жизнь солдата, призванного по мобилизации, будь то на море, в небе или на суше… Одним словом, в любом роде войск… Этой агитацией пользуются при приеме призывников.
Штаб этой базы вооруженных сил я нашел близ морского берега в Южном Бостоне. Он прятался в дебрях громадных зданий. Я с недоумением отметил, что у ворот стоял полицейский, а не военный, как у нас в Европе, где все военные объекты охраняются военными.
На моей повестке указывалось, что мне надо явиться в корпус Е, на первый этаж.
У входа в корпус Е не было ни души. Ни души и в коридоре. Я пошел по нему — что мне еще оставалось делать? — и стал искать нужную мне дверь.
Двери ничем не отличались одна от другой, только надписями. На одной стояло: «Военно-морские силы», на другой: «Морская пехота», на третьей: «Военно-воздушные силы», на четвертой просто: «Армия». Сколько кабинетов, столько родов войск.
Как быть? Кого бы спросить, в какую из этих дверей войти? Не торчать же здесь, в коридоре, вечность.
Я набрался храбрости и постучал в ближайшую дверь.
Ответа не последовало.
Еще раз постучал.
Опять безрезультатно.
Я подошел к следующей двери. Туда, где значилось «Армия». Когда попытка достучаться и здесь не увенчалась успехом, я, обозлившись, забарабанил в дверь кулаком.
Это помогло.
Дверь стремительно отворилась. Теперь-то я понял, почему до сих пор никто не услыхал моего робкого стука. Двери изнутри были обиты толстым слоем ваты.
Передо мной стоял одетый в парадный мундир человек. Я умел уже распознавать знаки различия. Это был штаб-сержант.
— Прошу вас! — пригласил он меня. — По какому делу? — вежливо поинтересовался он.
Я встал навытяжку.
— Ференц Мадяр явился в ваше распоряжение для прохождения военной службы!
На какую-то долю секунды в глазах человека зажегся интерес, но тотчас его сменила широкая доброжелательная улыбка.
— Добро пожаловать! — И он протянул мне руку. — Но зачем же мы разговариваем, стоя в дверях? На то и существует кабинет, чтобы удобнее было беседовать.
Он отступил в сторону, пропуская меня вперед.
Я очутился в просторном помещении, которое свободно можно было назвать залом. Тюлевые занавески на окнах щедро пропускали солнечные лучи. Паркет был прикрыт толстым мягким ковром почти во всю площадь кабинета. Перед окном, чуть повернутый к двери, красовался ореховый письменный стол. На нем лежало несколько бланков и плоский кожаный портфель. Больше ничего. В светлом углу у окна посетителя ожидали столик и глубокие кресла. Неподалеку от этого гарнитура стоял небольшой приемничек; из стереофонических репродукторов лились ободряющие звуки джаза.
— Присаживайтесь, пожалуйста! Не желаете ли сигарету? — Штаб-сержант в витиеватости обращения превзошел самого закоренелого мещанина.
«Если у них так относятся к солдатам, то незачем искать земного рая в другом месте, — подумал я и тут же вспомнил, какими усталыми казались мне солдаты у нас в Шопроне и в Чорне, где я часто проводил время у своей тетки. — Что говорить, здесь совсем иначе! Как-то человечнее! Совсем иное обращение! Я правильно сделал, что распрощался с убогой штатской жизнью, в армии я смогу стартовать со всеми наравне!»
— Может, выпьем? Что вам налить?
Он поднялся с места, и тут только я заметил спрятанный в стене бар. Когда он открыл его, то за внутренней стеклянной стенкой, осветив бутылки, зажглись желтые и розовые огоньки.
— Да вы не стесняйтесь.
— Я бы, если можно… попросил «scroudriver»…
Пока он наполнял рюмки, я внимательно разглядывал его. Благодаря военной форме, он казался довольно высоким, хотя, в сущности, это был низкорослый человек, думаю, не выше ста шестидесяти сантиметров. При этом он выглядел довольно грузным — не столько полным, сколько коренастым. Лет ему было, по-моему, сорок — сорок пять. Каштановые волосы его смешались с сединой. Пожалуй, они-то и произвели на меня тогда наибольшее впечатление, они-то и придавали ему и представительный и солидный вид. На его гладко выбритом лице теплилась дружеская улыбка, не слишком откровенная, а скромная, сдержанная, она лишь слегка подбадривала: не бойся, мол, ты попал к хорошим людям.