Командир Особого взвода
Шрифт:
Скрипнул песок под каблуками сапог, и вечный «государев мужик» Степан Нефедов пропал в утреннем тумане, оставив за спиной успокоенно спящую деревню Грачи. Он шел, сжав губы, и холодная роса каплями стекала по его лицу.
Степан вышел на крыльцо и потянулся, щурясь от яркого света.
Метель улеглась и теперь снежные сугробы, которые намело за ночь, искрились на солнце. Старшина довольно хмыкнул и глянул за ворота. Грузовик уже стоял — мотор работал и клубы синего дыма плыли над дорогой.
— Ну, Николай,
Николай басовито рассмеялся.
— Да уж и забыл давным-давно. С войны не играл…
Он долго смотрел, как Степан пробирается к калитке, отгребая снег, и вдруг окликнул его.
— Старшина… Ты это… К Татьяне не пойдешь, что ли?
Нефедов, уже взявшийся одной рукой за щеколду калитки, посмотрел на него.
— Нет, Коля. Не пойду. Незачем ей душу бередить зря.
— Ну так… — мужик растерянно хлопал глазами.
Степан ткнул пальцем в сторону грузовика.
— Видишь? Вон мои дети, Коля. С бору по сосенке. Большие уже, и пороху нюхали, и крови хлебали. А все одно — дети. Каждого как свои пять, знаю.
Он открыл калитку и пошел к грузовику. Запрыгнул на подножку, обхлопал шинель от снега. Стукнул дверцей и уже на ходу прокричал, высунувшись в окно и перекрывая взревевший мотор:
— Вернусь, Коля! Вернусь!
10. Награда
Часы на Спасской башне пробили полдень.
Степан еще раз огляделся вокруг, пытаясь запомнить и удержать в памяти сразу все — неровную брусчатку Красной площади, ели у стен Кремля, купола собора Василия Блаженного, где как раз начиналось богослужение. Церковный звон переплелся с боем курантов, эхо отдавалось от стен, и Нефедову на секунду показалось, что вся площадь гудит, как один большой колокол.
Он посмотрел на часы и заторопился. Привычно большими пальцами заправил складки гимнастерки назад под ремень, поправил фуражку и шагнул к воротам Кремля. Пока часовой в будке внимательно изучал его пропуск, Степан стоял неподвижно, глядя вперед, туда, где виднелась дорога, ведущая вглубь старой крепости.
Потом у него еще несколько раз проверяли документы. Мимо, скользя по нему взглядами, то и дело проходили офицеры, которым Нефедов машинально козырял, думая о своем. Наконец, возвратив ему пропуск, очередной часовой указал на двери большого здания:
— Проходите туда, товарищ старшина. Там подождите.
Степан вошел в вестибюль и начал уже неспешно подниматься вверх по широкой, застеленной ковровой дорожкой лестнице, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу.
Он обернулся. Позади, слегка запыхавшись, стоял улыбающийся пехотный майор в новеньком парадном кителе с несколькими рядами орденских планок на груди.
— Степан? Это ж ты, Нефедов! Ну, быстро ходишь, ничего не сказать. Еле догнал
— Не припомню, товарищ майор, извините, — старшина сокрушенно развел руками.
— Да ты что, Степан? Ну давай, вспоминай! Ну? Помнишь Ельню, сорок второй, прорывались мы к своим? Ну? Костя-лейтенант!
Да, теперь Нефедов вспомнил его.
Тогда, под Ельней, в адском котле окружения, куда немцы бросили самые отборные свои части, чтобы стереть в пыль две русские армии, этот Костя, совсем еще молодой паренек, был взводным. И он же стал единственным выжившим из всего своего взвода. После очередного артналета он, с ног до головы перемазанный грязью и кровью, скатился в траншею, где Нефедов со своими, матерясь, вычищал глину из ушей и волос. На короткий вопрос: «Кто такой?», который ему задал огромный, вечно молчаливый Чугай, парнишка трясущимися губами сумел пробормотать:
— Костя я… Костя-лейтенант, — а после этого долго озирался, не понимая, над чем так хохочут эти солдаты, одетые в разномастные куртки и маскировочные комбинезоны. Степан вывел его вместе со своими из котла, потеряв только четверых, хотя леса, по которым пришлось идти, дышали смертью.
За ту неделю под Ельней Костя-лейтенант, вчерашний курсант, изменился навсегда. Он видел, как стреляют альвы, молниеносно перезаряжая винтовки и улыбаясь. Он слышал, как по следам взвода ночью мчатся вурдалаки, переговариваясь ревом и завыванием. Он отстреливался от наседавших тварей, состоявших словно бы только из клыков и когтей. И он видел, как тот самый Чугай, так после встречи и не перемолвившийся с ним больше ни одним словом — как Чугай, взревев по-медвежьи, отмахнувшись от бинтовавших его смертельную рану, кинулся прямо с носилок на вылетевшего из чащобы оборотня, ломая его голыми руками.
Правда, Костя так и не узнал, с кем ему пришлось делить патроны и хлеб, оставаясь в уверенности, что старшина просто собрал уцелевших штрафников. Потом их пути разошлись — разбросало по фронтам. Пару раз еще Степан получал треугольники писем «от К. Панфилова», которые сумели сумасшедшими путями догнать особый взвод. А потом и думать забыл о лейтенанте.
И вот сейчас давешний Костя стоял перед ним, блестя новенькими майорскими погонами.
— Ну надо же! — обрадовался Степан. Они обнялись, потом старшина оглядел майора с ног до головы, придерживая за плечи. — Да, Костя. Заматерел, не тот уже лейтенант, что был. Не тот.
— Тебе спасибо, Степан, — снова засмеялся майор, — если бы не ты тогда, и не твои… — он на секунду запнулся, едва не выговорив «штрафники», и досадуя на себя за это, продолжил, — не твои ребята, то и не разговаривали бы сейчас с тобой.
— Да ладно, — усмехнулся Нефедов, — брось старое ворошить. Сюда-то зачем, в Кремль? За наградой?
— А как же! — Панфилов с гордостью (видно, что уже не в первый раз) щелкнул замочком офицерской планшетки и достал сильно потершуюся на сгибах газету. Развернул, пальцем отчеркнул место в длинных списках награжденных.