Комбатант
Шрифт:
Бестужев угрюмо молчал.
— Право же, я не только о развлечениях пекусь, — сказал Серж уже настойчивее. — Для обычного костромского купчика было бы характерно посещение именно таких увеселительных заведений — и, как люди взрослые… С последующим знакомством с адептками изящных искусств… Честное слово, Аркадий Михайлович в рамках предстоящих комбинаций мне поручил вас туда непременно свозить. Ну полагается вам так по образу! Вы не беспокойтесь, на увеселения любые, — он фатовски подмигнул, — казенные суммы ассигнованы, вам тратиться не придется нисколечко, будьте уверены…
— Это, конечно, аргумент… —
— Простите, сам пока не посвящен… (И снова интонации показались Бестужеву ненатуральными!) Аркадий Михайлович о планах болтать не склонен… Узнаем в свое время, и вы, и я. Так поедемте?
— Ну, что поделать, — сказал Бестужев. — Если того требуют загадочные комбинации…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛОВИСЬ, ЛОВИСЬ, РЫБКА…
Судя по тому, как непринужденно чувствовали себя люди из бригады по розыску террористов в обширном помещении с тремя высокими окнами, выходящими на железнодорожные пути, это была специальная полицейская комната на вокзале, пусть и без всяких табличек. Довольно приличные столы и стулья, огромная карта железных дорог Франции на стене. Время от времени появлялся агент, что-то шептал на ухо бригадиру, и тот втыкал очередной маленький флажок на ведущей к Парижу магистрали. Продвижение поезда с циркачами отслеживалось самым тщательным образом, телеграфные донесения поступали исправно — работа, признал Бестужев, четкая, можно даже сказать, безукоризненная.
Никто не разговаривал — так, перекидывались скупыми репликами. Дым крепкого «капораля» клубами висел в воздухе, так что в конце концов пришлось приоткрыть створку одного из окон. Как всегда бывает в подобных случаях, напряжение нарастало, достигало пика по мере того, как поезд неспешно приближался к Парижу: восемьдесят километров… шестьдесят… сорок… По донесениям агентов, Гравашоль со своей бандой пребывал в поезде, они вели себя совершенно спокойно, ничто не говорило, что заметили слежку, так что шансы на успех велики…
Бестужев сидел в уголке, ничуть не стремясь к общению с французскими коллегами — все необходимое давно оговорено, его тоже захватило общее напряжение, он едва ли не одну папиросу от другой прикуривал (хотя, разумеется, старался внешне не проявлять волнения, защищая перед французами честь мундира — жандарм российский должен быть невозмутим и спокоен…)
Вчерашний вечер, следует сознаться, был проведен довольно-таки предосудительно, с точки зрения суровых моралистов. Мало того, что они с Сержем наблюдали в «Мулен де ла Галетт», а потом и в «Бюлье» весьма, скажем так, интересный канкан, после представления Серж потащил его знакомиться с двумя, скажем так, юными актрисами. Ничего не поделаешь, пришлось провести остаток ночи так, как его непременно провел бы волжский купчик… А впрочем, подавляющее большинство прибывающих в Париж одиноких мужчин так себя здесь и ведут, в конце-то концов, у Бестужева не имелось ревнивой супруги, перед которой требовалось бы что-то скрывать — а его начальство на подобные развлечения в неслужебное время смотрело сквозь пальцы…
Вот только эти французишки — такие простодушные дикари, знаете ли… «Мулен де ла Галетт», располагавшееся на знаменитом холме Монмартр, стояло рядом с одной из последних на Монмартре ветряных мельниц по имени «Блют фен», давно превращенной в некий выставочный экспонат с платой в двадцать пять сантимов за вход. Серж, похохатывая, поведал причину, по которой мельница стала паноптикумом: оказывается, в 1814 г., во время взятия Парижа русскими войсками, тогдашний владелец мельницы и три его сына взяли ружья и принялись героически палить по надвигавшимся «казак рюсс», причем трех казаков убили. Разъяренные казаки схватили мельника, разрубили его на куски, а куски эти привязали к мельничным крыльям — чего еще ожидать от диких скифов из азиатских степей? По словам Сержа, французы в эту побасенку верили всерьез, так что заведение процветало, и монеты в четверть франка сыпались градом…
Однако сейчас он думал не о дремучести французов, готовых принимать на веру любые страшные сказки об «азиатских варварах». Давно уже приглядывался к интересной, на его взгляд, парочке — бригадиру Ламорисьеру и его подчиненному, молодому инспектору Ксавье де Шамфору — именно так, со спокойным достоинством подчеркнув дворянское «де», он Бестужеву сегодня утром и отрекомендовался. Что вызвало иронический взгляд бригадира, тут же подмеченный Бестужевым, — а далее он окончательно уверился, что меж этими двумя существует старый антагонизм…
Вообще-то Ламорисьер, кряжистый невысокий мужчина средних лет с короткими моржовыми усами и грубой физиономией деревенского жандарма, безусловно, был толковым сыщиком, в этом Бестужев убедился уже примерно через четверть часа. Точно так же и де Шамфора, судя по общению, никак нельзя было назвать растяпой. Однако этот антагонизм между ними то и дело прорывался наружу — старая, как мир, история о начальнике, который считает своего молодого подчиненного чересчур прытким, и о молодом подчиненном, который то и дело безуспешно пытается отстаивать свою точку зрения, но постоянно нарывается на реплики вроде: «Все умничаете, мой мальчик?»
Люди были очень уж разные: бригадир — классический служака, не блещущий особым умом и фантазией, зато цепкий, как бульдог, по самую маковку наполненный богатым житейским опытом. Из тех, кто тянет лямку — не забывая при этом порадеть и о собственном благе: то крестик в петличку, то наградные, то прочие житейские блага. Де Шамфор, как убедился Бестужев, принадлежал к другой породе, не столь уж и редко встречавшейся в подобных службах: образованный, эрудированный романтик, сохранивший в себе что-то от азартно играющего в «казаки-разбойники» мальчишки, увлеченного еще и самим процессом охоты.
Собственно говоря, оба этих человеческих типажа способны принести на своем месте нешуточную пользу. Другое дело, что, по житейскому опыту самого Бестужева, подобные романтики (какие встречаются и в Корпусе) требуют, в отличие от «служак», более пристального надзора со стороны начальства. Сплошь и рядом становятся отличными сотрудниками — но частенько в силу характера нарываются на пулю там, где человек из разряда «служак» сначала семь раз отмерит, а потом уж кинется под выстрелы. Одним словом, знакомая картина. Ну, а подобное противостояние «молодой подчиненный и осторожный начальник» свойственно, наверное, всем без исключения учреждениям всех без исключения стран…