Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)
Шрифт:
Привлекательная внешность незнакомки, её слова о папе, её слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова... Он понимал – разведчики могут изощрённо маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня – большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным.
Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трёх лазутчиков.
Вероятнее
Панкеев неприязненно бросил Володе:
– Нам о вас уже всё известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, – засмеялся издевательски, – не там ищете дурее себя. Не там!
– Господин поручик, не об нём разговор! – вмешался Быбин. – Вы этих проверьте.
Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на неё вот-вот набросятся и растерзают, – зарыдала, захлёбываясь:
– Я ни в чём не виновна! Мне к... генералу! Я обращусь... Папа расстрелян красной сволочью...
Напирал на поручика и «лапоть», выкладывая из кошёлки на стол каравай хлеба, шмат жёлтого сала, глаженые портянки:
– Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привёз... со всей душой против красных, а меня виноватят...
– Ладно! – раздражённо остановил Панкеев.
Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал:
– Пареньку бы сделать допрос.
Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера.
– Напугали тебя? – спросил Панкеев.
– Мало что не убили, – вставил мужик.
Панкеев с начальственной благосклонностью уведомил подростка:
– Бояться не надо. Если ни в чём не замешан, тебя не накажут.
– Конечно, не замешан, господин офицер! – вскричала барышня, глядя в глаза пареньку.
Поручик счёл необходимым прикрикнуть:
– Пра-ашу не вмешиваться! – и обратился к мальчишке: – Повтори всё, что ты давеча рассказал.
Тот протянул серебряный крестик и образок на плетёном шнурке.
– Мать наказала гайтан отцу передать... Сказывали, отец в Сызранском полку...
– О знакомстве с этими двумя людьми повтори! – потребовал офицер. – Что ты рассказывал о месте встречи, о китайце?
Мальчишка заревел:
– У-уу! Не убивайте... со страху вра-ал...
Кто-то из солдат фыркнул:
– Ну-ну...
– Со страху так не врут! С именами, с кличками: и всё – в один момент! – заявил в упрямой убеждённости Быбин. – Не-ет. Вы его без них допросите. И агентов с ним пошлите к китайцу, к голубятникам.
– Учить меня не надо! – перебил Панкеев, понимая с обидой, что не мог бы придумать ничего умнее предложенного солдатом.
Опять кричала барышня: о расстрелянном красными отце, о том, что пожалуется генералу. «Лапоть» упорно толковал о сыне, который «по своей охоте против
Панкеев, чей взгляд на дело изменился, приказал всем выйти в коридор, оставив Ромеева. Поручику весьма не понравилось, как барышня смотрела в глаза мальчишке, крича, что он ни в чём не замешан: словно внушала. Не верилось, что тот со страху выдумал про китайца, голубей, сочинил клички. Замечание Быбина на этот счет было неопровержимо. Подозрительным казался и мужичонка в лаптях: чересчур складно, прямо-таки заученно, твердил о сыне – и чересчур смело.
Этими тремя следовало заняться.
Но... всё меняла личность Ромеева. Что если начальствующие эсеры набросятся на него, своего давнего ненавистного врага? А трое... разумеется, невиновны! – раз их обвиняет Ромеев.
Поручик сказал ему доверительно:
– Каждую минуту ожидаем Роговского. К пакгаузам сведут вас! Понимаете? Или повесят, на водокачке.
У Володи сузились зрачки:
– У вас одни эсеры верховодят? А офицеры? Неуж не вникнут, что я – нужный, не отстоят меня?! Я ж к вам с этой надёжей пробирался...
– Здесь, в городе, власть у эсеров, – в словах Панкеева прозвучало сожаление. В душе он был кадетом, эсеров не любил, считая их утопистами, притом, кровожадными. – Тебе надо на фронт, в боевую часть, – перешёл он на «ты», – к Каппелю, под Нурлат. Каппель тебя не выдаст. Немедля и отправляйся.
Сказав это, удивился себе: чувствовал странную симпатию к Рыбарю. Тот горячо зашептал:
– Мне уйти – пустяк! Хоп – и нету меня! А шпионам – воля? Вы ж сами поняли их. Я вижу!
– Пойми ты меня! – так же возбуждённо заговорил Панкеев. – Арестую – а их выпустят. У меня будут большие неприятности, почему не тебя, а их схватил.
Ромеев вдруг выбросил левую руку и стал зачем-то тыкать себя в грудь указательным и средним пальцами:
– Глядите вот, господин поручик! Глядите! Не для себя ж я вас умоляю – в работу их взять! Вся организация ихняя будет у вас в руках. Для кого я стараюсь?! Какая мне-то прибыль?!
Офицер решил:
– Сделаем так: отведёте их к воинскому начальнику. Это за площадью. Расскажете ему всё, что и мне. Только про меня не упоминайте. Может, он их задержит. Пришлёт ко мне посыльного – а я начальству доложу о них так, чтобы ты не фигурировал. Больше ничего не могу. И давай уматывай отсюда!
Когда вышли на привокзальную площадь, Ромеев обронил:
– Сперва в ту сторону, к нужникам!
Барышня продолжала громко возмущаться, не желая идти. Володя, с револьвером в руке, встал к ней вплотную, приблизив окостеневшее в бешенстве лицо к её лицу: