Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)
Шрифт:
Майор, желая скрыть возбуждение и потому понизив голос, поинтересовался, жив ли подросток?
Нет, услышал он, парнишка убит. Пока жив лишь один раненый: когда всё было кончено, он вдруг подал признаки жизни, но никто из чехов уже не захотел добивать его.
Котера взбежал на свой помост и, сосредоточенный на какой-то мысли, ходил взад-вперёд. Наконец он опустился в кресло. Капрал докладывал: компания в бараке – обыкновенные бандиты; тела покрыты татуировками, в карманах, помимо колец, серёг, часов, найдены вырванные у людей золотые зубы.
Выслушав с въедливым вниманием, майор сказал:
– Человек хорошо служил нам, принёс немало пользы, а оказался вместе с каторжниками... Что значит варварство. Мы спасли его, мы ему доверяли, мы дали ему власть, а он был коварным гунном.
Маржак стоял и думал, что тогда, в вагоне, не надо было поить Володю джином, а если уж майор напоил его, то мог бы и снисходительно отнестись к речам пьяного человека. Сейчас Володя был бы с ними, вылавливал бы всех этих бандитов и партизан.
Котера, после того как он приказал вышвырнуть Ромеева из вагона, чувствовал неприятные сомнения, пожалуй, даже угрызения совести. Он оправдывал себя, вспоминая наглую гордость Володи – «этот цинизм», как обозначал он мысленно. Однако гадкий осадок не исчезал.
Зато сейчас стало ясно: он был совершенно прав! Как бы рассуждая сам с собой, Котера произнёс при Маржаке, произнёс словно обрадованно:
– Я ещё никого не презирал так! Я даже не думал, что кто-то может быть так презираем.
Капрал спросил, что делать с Володей и с раненым бандитом: отправить в тюрьму?
Майор поразмыслил. Тюрьма переполнена арестантами и потому неподходяща для задуманного.
Неподалёку чешская комендатура занимала здание с обширными подвалами. Подвалы были настолько сыры, что под склады их не использовали и они пустовали. Вот куда следует поместить Ромеева и его раненого сообщника...
20
Маржак, держа в руке шипящий газолиновый фонарь, спускался по крутым полуразрушенным ступенькам, освещая путь майору. Нагнувшись под низким каменным сводом, с которого капала вода, они вошли в подвал, где тяжёлая влага густо висела в спёртом, смрадном воздухе. Полчаса назад солдаты, по распоряжению майора, принесли сюда железную кровать и соломенный тюфяк для раненого. Ромееву поставили табурет.
Неровный яркий свет фонаря выхватил из темноты страшное лицо Володи – белое как известь, в исчерна-багровых ссадинах, с запёкшейся под носом кровью. К всклокоченным густым волосам прилипли паутина и какой-то сор, глаза смотрели дико.
Отсветы пламени падали на Котеру – Ромеев узнал его, но не встал с табурета. В усмешке обнажились зубы, арестованный проговорил с тоской и с мертвящей шутливостью:
– Ах, не чаял свиданьица...
Офицер, стройный, ладный, стоял, заложив руки за спину. Звучным голосом, с издёвкой и вкрадчивостью, сказал:
– Как ты мог быть с этим людями, Володья?
У того голову сводило колотливой болью: от удара прикладом и потому, что последние месяцы каждодневно пил самогонку. Было горько, тошно. Он в отчаянии заговорил и, казалось, заговорил лишь затем, чтобы не завыть:
– Как охотники в лесу пса бросают от дури, от куражу, так и вы со мной... Обычного пса звери сжирают, ну, а я со зверьми за зверя стал. Промышляли в Хабаровске, потом сюда подались – здесь добычливее. Чего ж, прощенья теперь просить у вас, что не дался волкам в утробу?
Котера дождался, когда Володя договорит, терпеливо выдержал паузу и спросил:
– А как же то, чтобы служить без корысти Белой России?
Ромеев резко, с силой закачал головой из стороны в сторону, ожесточённо ударяя кулаками по коленкам:
– Ага! ага... попали в самое-самое... срезали! Убили наповал... Да чего – хуже, чем убили. Ох, и подело-о-ом! – Он вдруг застыл и надсадно, в исступлённом страдании, стал как бы исповедоваться:
– То, как я Россию и себя понимаю: то ж ведь – тайна! А я тайну перед чужим пластать стал. За то и кара мне. Сговорился с чужим работать – работай, добывай пользу для своего дела. Но не открывай чужому потаённого, русского! А я открыл – размечтался, ишь. От безмерного мечтанья это... Белая Россия есть мечта потаённая. Иное же – смурная Расея. В Расее мечтательному человеку одно из двух: либо голубем быть сизогрудым, либо бандитом.
Котера вдруг указал на кровать, на которой чернела лежащая фигура:
– Отчэго он мертвый?
До Ромеева, захваченного своим, вопрос дошёл не сразу. Когда чех повторил, он бросил:
– С чего вы взяли? Жив он.
Фигура на кровати пошевелилась – хрустнула солома в тюфяке; грубый голос потянул с фальшивым смирением:
– Господа-а, а, господа-аа... прислали б перевязать меня. Я вам сгожусь.
Майор приказал Маржаку осветить лежащего. Мужчина на кровати – плешивый, отталкивающего вида – принялся стонать и просить снисхождения; было заметно, что у него нет передних нижних зубов.
Котера зачем-то наклонился над ним, пристально рассматривал, совсем не по-командирски топтался на месте. Куда ранен человек? Тот тягуче, обессиленно ответил:
– В башку стукнуло – кажись, рикошетом пуля... И плечо прострелено левое... вроде не задета кость-то... Мне б перевязочку...
– Как вы не мертвы с потери крови?
Раненый, пристанывая, повернулся на тюфяке, указал здоровой рукой на Ромеева, сидевшего на табурете:
– Он замотал мне... Портянку разорвал и замотал... Господин офицер, мне бы от фершала перевязку! Я... – мужчина с хитрым выражением продолжил: – Я квартиры знаю, где прячутся, кто нападают на ваших. Всех укажу!
Ромеев без интереса слушал разговор чеха с раненым, но вот в мозгу ворохнулось... Он обратил внимание, что у Котеры какой-то не свойственный ему недоумевающе-раздражённый, обескураженный вид.
Смотря на Володю, майор обращался к лежащему на кровати:
– Хорошо, тебя перевяжут! Но скажи, много вы делали грабежа вон с ним? Он делал?
Мужчина хныкающе пробормотал:
– Делали... И он, конечно.
Котера топнул ногой в замешательстве, в непонятном возмущении, у него вырвалось: