Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)
Шрифт:
В первые месяцы после Октябрьского переворота власть большевиков в Кузнецке не слишком замечалась. Обложили состоятельных горожан умеренной контрибуцией, за счёт неё открыли бесплатную столовую для неимущих: полста обедов в день. По требованию ВЦИК, реквизировали на сахарном заводе вагон сахару для нужд Москвы. Но со станции вагон не ушёл: проезжавшие с фронта солдаты разграбили сахар дочиста. То же случилось и с подсолнечным маслом. Юсин телеграфировал в Москву о невозможности обеспечивать грузоотправку. Вооружённой силы у него было шесть милиционеров. ЧК в Кузнецке ещё не создали.
Смекнув, что для отряда красногвардейцев с него потребуют продовольствие, фураж, Юсин стал сетовать Пудовочкину на трудности:
– Отовсюду сопротивление, товарищ, а чем я располагаю? От меня многого не жди.
– Я тебя спасу, Миша, – заверил Пудовочкин так, словно Юсин был его другом детства. – Мой отряд собран из бедноты деревень. Идём под пули казачьих дивизий и знаем, что возврата нам нет! Значит, я и трачу каждый мимоходный час на спасенье революции. Нас не станет, а у тебя, у местного народа память про наше доброе будет жить.
В кабинет вбежал член совдепа Лосицкий, шепнул Юсину, что публично убиты Ламзутов и Адамишин. Побледнев, Юсин объяснял Пудовочкину, что, кроме пользы, совдеп от Ламзутова ничего не видел.
– Тем более, товарищ, – как бы приветствуя сказанное председателем и сочувственно продолжая его мысль, заявил Пудовочкин, – мы должны перекрыть эту недостачу. Подведём под аминь более широкий масштаб! – Потребовал дать ему список всех богатых и зажиточных кузнечан.
– Эх, снимаете вы мне голову... – тяжело вздохнул Юсин. – Кто отвечать будет?
Глаза бородатого просияли весельем.
– Не смеши, Миша. Ты – мной спасенный! Раскрой ширинку и в тряпочку... э-э, помалкивай!
6
Перед воротами купца Ваксова волновалась толпа. Из дома донёсся выстрел, теперь долетали женские крики. Дюжина красногвардейцев с винтовками в руках топталась у приоткрытых ворот. Здесь же стояла бурая лошадь Пудовочкина.
Он вышел на крыльцо; фуражка набекрень на белокурых кудрях. Застегнул казакин на крючки, подтянул пояс, поправил винтовку за спиной. Балетной побежкой пронёсся к воротам. Сидя в седле, помахал толпе рукой, дурашливо крикнул:
– Поздравляю с громом «Грозы»! – простецки рассмеялся. – «Гроза» – мой отряд! – И ускакал.
Красногвардейцы пошли в дом купца грабить. А люди узнали, что Пудовочкин изнасиловал дочку Ваксова, гимназистку пятнадцати лет, а защищавшего её отца застрелил.
По городу начались реквизиции. Красные входили в дома, разбивали сундуки, забирали всё, что понравится. У купеческой вдовы Балычевой обнаружили полный сундук шёлковых головных платков. Расхватали их, стали повязывать шею. Сунцов ходил с алым бантом на жёлтом полушубке, с самодельной красной звездой на фуражке и с ярко-зелёным платком на шее. В доме девяностолетнего парализованного генерала Ледынцева увидал турецкое шомпольное ружьё времен покорения Кавказа и расстрелял генеральского зятя – за хранение оружия. Зять сам был старик – горный инженер на покое.
7
Доктор Зверянский громко постучал в дверь «бильярдной», услышал: «Войдите». Костарев, одетый, но накрывшийся пледом, приподнялся на канапэ. Он спал – его разбудил стук.
– Уважаемый госпо... пардон! Гр-ражданин комиссар! Вы знаете, что творят в-в-ваши? – от голоса доктора зазвенели бокалы в шкафчике.
Костарев надел пенсне, спустил с канапэ ноги, всунул их в домашние туфли.
– Расстреливают? Мародёрствуют? – обронил рассеянно.
Доктор судорожно сглотнул и почему-то зашёл к сидящему сбоку, наклоняясь и разглядывая его в профиль.
– Знаете... и – спите?
– И неплохо, между прочим, поспал.
Несколько секунд длилась тишина.
– У-уу! – доктор вдруг взревел, отшатнувшись, выбросив вперёд руки – будто отталкиваясь от сидящего. – Ка-а-кой цинизм!
Он силился говорить, но горло перехватил спазм, доктор лишь беспорядочно двигал руками, сжимал и разжимал мощные кулаки. Полное лицо багрово, губы дёргаются. Он выбежал и быстро вернулся; карман сюртука был оттопырен.
– Цини-и-изм... – выдохнул Зверянский и запустил пятерню в зачёсанные назад волосы.
Костарев сидел сгорбившись; уперев локти в колени, поддерживая голову ладонями, смотрел в пол, словно занятый чем-то своим, не имеющим отношения к доктору.
Тот столь взбудоражен, что речь даётся ему с немалым трудом:
– Потерявшие облик человеческий... мерзавцы... льют невинную кровь... а цинизм их начальника неопровержимо доказывает, что они з-звер-рствуют с его ведома и... поощряемы им... Прошу возражать! – смятенно прервал он себя.
Комиссар не шелохнулся.
– Ах, неугодно? В таком случае... в отмщение за безвинные жертвы... я казню!.. – Зверянский выхватил из кармана револьвер.
Сидящий взглянул сквозь пенсне.
– Вы – трус!
– Ка-ак? – Сбитый с толку доктор прицеливался ему в грудь так тщательно, будто ответ мог принести только очень меткий выстрел.
– Трус!
– Я-а?.. – Доктор помахал револьвером, точно собираясь не стрелять, а ударить, при этом у него был вид, словно ударить – гораздо страшнее.
– Вы, Александр Романович.
– Но позвольте... за вашу смерть меня убьют, мою семью истребят...
– Правильно! Вы этим кокетничаете, вы себе интересны. Извольте не перебивать! Вы же знаете, кто действительно командует убийцами, вам наверняка сказали...
– Чудовище саженного роста, Голиаф...
– Вот видите! – Костарев прислонился к спинке канапэ, вытянул ноги. – Но вместо того чтобы проникнуть к виновнику и пустить пулю в него, вы выбираете самое лёгкое. Кидаетесь на того, кто сам отдался в ваши руки.
Доктор в пристальном внимании промолчал, сунул револьвер в карман.
– И тем не менее... – проговорил взвинченно, – вы тоже виновник проливаемой крови!
– Это мы исправим! – Костарев встал. – Александр Романович, будьте добры... там внизу мой ординарец Голев. Передайте ему, что я велю запрягать.