Комбриг
Шрифт:
— Знаете, товарищ подполковник, такой победы я и во сне не мог себе представить. Пятнадцать километров мы, даже на КВ, еле продирались по забитому немецкой техникой шоссе. Все пулемётные стволы раскалились от непрерывного огня. Фашистов там было, как саранчи. Они будто обезумели, и сами кидались под гусеницы наших танков. О сопротивлении даже никто и не думал. Фашисты поддались общему настрою, который, кроме как "синдромом леммингов", и не назовёшь. Сами лезли под пулеметные очереди. Но это были ещё цветочки! Когда мы добрались до дороги, по которой работали наши гаубицы, то вообще встали. Дальше даже на танках проезда не было. Всё перепахано так, что те немецкие танки, которые стояли на шоссе, уже даже не возьмут в металлолом.
Хотя свои мысли майор выражал преувеличенно красочно и утрированно, я слушал его с большим удовольствием и вниманием. Первый раз за все свои две жизни я наслаждался таким могуществом русского оружия. Даже в Финскую войну я не испытывал ничего подобного.
Но в окончательную эйфорию меня ввёл капитан Лысенко. Появившись, он встал по стойке "смирно" и начал докладывать. Я внимательно вслушивался в его слова, но вдруг, на миг потерял всякую нить рассуждения, когда услышал, что вверенными ему танками Т-26 и мотострелками захвачен в плен командующий второй танковой группой немцев генерал Гудериан и с ним ещё несколько генералов и старших офицеров вермахта. Совершенно непроизвольно у меня вырвалось:
— Кто-кто…?
— Генерал Гудериан, — повторил Лысенко.
— Ох, и ни хрена ж себе, "ёжкин кот", — потрясённо воскликнул я, — неужели тот самый?
— Так точно, товарищ подполковник, нами захвачен в плен генерал-полковник Гейнц Гудериан, а также отвечающий за инженерные войска 2-й Танковой группы — генерал Бахер, кроме этого, с ними был командир 47-го моторизованного корпуса генерал Лемельзен, но он в завязавшейся перестрелке убит.
Капитан как-то виновато улыбнулся и добавил:
— С Гудерианом тоже вышла небольшая коллизия, при задержании пришлось его немножко помять, надавать, так сказать, по сусалам.
— Да ладно…, подумаешь, какая мелочь! Лишь бы память ему твои красноармейцы не отшибли, и, чтобы он сам себе язык не откусил. А то, как же он будет нам рассказывать про планы ведения войны против СССР? А что съездили ему по роже, то это даже и хорошо, глядишь, пооткровеннее теперь станет. Стратег херов! Ну, ты меня и удивил, капитан. Такого гуся хапнули, надо же! Я-то, грешным делом, думал, что немецкие генералы ведут себя так же, как и наши — сидят себе в уютных кабинетах, где-нибудь подальше от боевых действий и размышляют под крепкий чаёк над картами. А подальше находятся для того, чтобы, не дай Бог, звуки канонады не сбили их гениальные задумки.
Я громко расхохотался, быстро заразив этим и окружающих. Через смех выплёскивалось наружу всё напряжение, скопившееся со времени начала этой проклятой войны. И скопилось немало — судя по тому времени, в течение которое мы смеялись. Наконец я смог из себя выдавить:
— Всё, хватит, не могу больше! Пойдемте, посмотрим на этих "рябчиков".
Выйдя из укрытия, где располагался бронеавтомобиль, я сразу увидел нашу добычу — шикарно глядевшийся даже под камуфлированной окраской Опель-адмирал и трёхосный, повышенной проходимости грузовик "Хеншель 33". Возле этого тентованного грузовика стояла группа из семи немецких офицеров. Вид у них был не очень презентабельный. Все помятые, испачканные грязью, с порванными мундирами, без фуражек. Сразу было понятно, этих испуганных людей недавно весьма сильно прессовали и били, наверное, сапогами. Эти "фоны" и "герры" никогда раньше даже и помыслить не могли, что их будут так унижать.
Приказав немедленно загнать всю технику в лес и замаскировать, я подошёл к немецким офицерам. Впереди этой группы стоял подтянутый генерал со здоровенным фингалом под глазом.
— Генерал-полковник Гудериан, — догадался я, — так вот ты какой, "быстроходный Гейнц"!
Ещё в моей прошлой реальности немецкая пропаганда называла его "Гейнц-ураган". Он являлся буквально идолом для всех истинных арийцев. Ведь именно он командовал штурмом Москвы, а потом занимался подавлением сопротивления остатков русских войск.
Полюбовавшись видом пленённых немецких офицеров, я приказал охране отконвоировать их к замаскированному бронеавтомобилю. Сам тоже пошёл туда, предварительно распорядившись, чтобы Вихрев начинал подготовку мехгруппы к выступлению. Ведь даже такая ошеломляющая победа, не означала конца войны. Нужно было, пока немцы растеряны и неуправляемы, продолжить нашу операцию.
Отпустив командиров заниматься неотложными делами, я направился произвести хоть краткий допрос захваченного командующего 2-й танковой группы вермахта. Ну, никак я не мог хоть немного не насладиться своим триумфом, допрашивая немецкого генерала. Хотя в голове мысли стучали как молоток:
— Юрка, нехрен, тебе молоть языком с этим генералом. Всё равно, на уровне бригады, все сведения, которые ты, конечно, сможешь выжать из этого заносчивого немца, не имеют значения. Нужно этих офицеров срочно доставить к генералу Болдину. Тем более, он в Волковыске собирает судьбоносное для всех войск в Белостокском выступе совещание. Вот там все сведения, которыми обладают эти высокопоставленные немецкие офицеры, будут на вес золота. К тому же, мы захватили кучу немецких топографических карт и других документов с планами немцев. Да вся же их операция по вторжению, по крайней мере, со стороны Бреста будет у нас как на ладони. С этими сведениями 6-й мехкорпус укатает в блин и остатки 2-й танковой группы, и 4-ю немецкую армию. Тем более, Ветров с тылу подрежет крылышки рвущейся к Белостоку и Волковыску 4-й армии. У немцев, практически все 88-мм зенитки находятся в передовых частях, так что, наши КВ у них некому будет остановить.
Наверное, под воздействием этих мыслей мой разговор с Гудерианом получился скомканным и недолгим. Допрос происходил в бронеотсеке один на один. Я только узнал, какие силы наступали по трассе Пружаны — Ружаны — Слоним и провёл ничего не значащую беседу на общие темы.
Выпустив Гудериана и выбравшись сам из бронеотсека, я начал раздавать распоряжения. Все вокруг стали бегать и страшно суетится. Конечно, я поставил очень жёсткую задачу — через десять минут всё подготовить для того, чтобы в 15:00 подразделению, которое выделяется из состава мехгруппы, начать движение по маршруту Слоним — Волковыск. Чтобы моей группе выступить через десять минут, нужно было изрядно побегать. Хотя наш конвой был не очень большой, но, чтобы пригнать из леса отправляющуюся в Волковыск технику, нужно было минут семь.
Я решил, что, кроме трофейных машин, в этом конвое будет две бронемашины — БТ-10 (мой привычный уже боевой штаб) и радиофицированная БТ-20. Пленные офицеры и охрана поедет на трофейном грузовике. Я с Шерханом на Опель-адмирале — нужно же было поблаженствовать на мягком сидении генеральского автомобиля, а Наилю поуправлять трофейным Опелем, ведь он так об этом мечтал. Гудериан, как наиболее ценный наш приз, будет находиться в бронеотсеке БТ-10, под персональной охраной Якута. Первым будет двигаться БТ-20. Он же будет отбиваться от немецких самолетов, если всё-таки мы покажемся им заманчивой целью. Но этого, я надеялся, не произойдёт. В какой бы я ни был эйфории от наших побед, но анализировать все действия немцев продолжал. За всё время нашей операции немецкая авиация не появилась. Из этого факта я сделал вывод, что на нашем участке фронта в руководстве вермахта творится сущий бардак. Всё взаимодействие наземных сил и люфтваффе нарушено. Просто-напросто, не стало того, кто отдавал распоряжения на бомбёжку наших порядков. Пока там у них всё нормализуется, должно пройти какое-то время. А нет приказа, и немецкие лётчики не будут заниматься самодеятельностью. "Орднунг", понимаешь ли!