Комедия положений, или Просто наша жизнь (сборник)
Шрифт:
Так зачем же она будит меня среди душной московской ночи, безжалостно лишая сна и покоя? Видимо, время от времени Людке требовался особый слушатель. Ей было просто необходимо освободить перегруженную душу, но есть темы, до которых парижанам нет никакого дела. Не тот у них менталитет. И некоторые фразы, сочно звучащие на русском, теряют эффект при переводе. Вот Людмила и звонила. Припадала к истокам. Я самая безобидная из её московского окружения.
Я обречённо побрела с трубкой в руках в другую комнату. Устраиваясь в кресле, я мысленно поблагодарила тех, кто придумал удобные беспроводные телефоны, а не то бы я в темноте непременно запуталась в шнурах и, возможно, упала. К недосыпу добавилась бы бытовая травма.
Угнездившись, я отозвалась громче и бодрее:
– Здравствуй,
– Привет! – весело повторила Людка. – Давненько мы не болтали!
– И то верно! – согласилась я. – Как ты?
Людка ждала этого вопроса, как эстафетной палочки. Она живо подхватила её, воображаемую палочку, и разговор стремительной рекой понесся сам собой. Слово за слово, и я окончательно проснулась. Во мне всколыхнулось нормальное женское любопытство, неутоленная жажда странствий и живой интерес ко всему неизведанному. Я ощутила в себе некоторое брожение. Людка, очевидно, тоже почувствовала моё возбуждение. Телефонная связь теперь превосходная. Слышно каждый шорох и вздох. Все оттенки и нюансы.
Людка долго говорила о себе, о своей интереснейшей работе, о сыне, о поклонниках и об укладе жизни во Франции в целом. Я подключала воображение, и живёхонько всё представляла, словно кинофильм смотрела. Надо отдать ей должное – рассказчица она была знатная. То ли готовилась заранее, то ли экспромтом шпарила, но живописала Людмила отменно. Я не была в Париже, но кто же не знает, что там протекает река Сена, где-то в центре города высится Эйфелева башня, куда-то простираются Елисейские поля. Ещё там есть очаровательный Монмартр, блистательный «Мулен Руж» и великое множество ресторанчиков со звёздами Мишлен. Все парижанки от рождения обладают неотразимым шармом и гламуром, и наша Людка удачно вписалась в их ряды. Даже, возможно, излучает некоторое своеобразное сияние.
Сразу установилось, что она в нашей беседе ведущая, а я ведомая. Я не спешила с замечаниями и сообщениями, а она пока не спрашивала о моём личном бытие. Оно и понятно. Муж в постели тот же. Москва на месте, только разрастается очень. В метро уже не протолкнешься. В часы пик такая давка! Недавно я каблук у новых туфель сломала. Но разве говорят об этом по межгороду? Это же так обыденно, приземлено. Даже ещё ниже. Подземельные московские страсти. Глупо, в общем, и не ново.
Я сидела и слушала, вставляя почти одни междометия. Поведав о себе, любимой, Людка приступила ко второй части намеченной ею же программы нашего общения. Перешли к персоналиям. Она называла имена, а я должна была давать краткие и исчерпывающие ответы на её вопросы. Ей хотелось знать, чем, на что и с кем живет наш общий знакомец или родственник. Людке нравилось весомо говорить про большие деньги, неземную любовь и невероятный успех. Но было одно негласное условие: чтобы у неё всё это прибывало, а у других отымалось злодейкой-судьбой. Такая вот житейская арифметика. Деньги – любовь. Страсть – бриллианты. Туда-сюда, сюда-оттуда. Пинг-понг. Игра словами. Теперь от меня требовалась искрометность и меткость фраз. Я сгруппировалась, чтоб не подкачать. Я как-то сразу заметила, что Людку больше интересовали неблагополучные мои сограждане.
Она подначивала, а я подыгрывала. Всё равно не спала уже, так отчего же не позабавиться? Я вроде бы перехватила палочку и стала ведущей в разговоре. А Людка жестко подсела на интерес.
– Ну, как Станислав там со своей Наташкой? У него инфаркт?! А, чуть не случился? Так всё же не случился? Да что ты? Бизнес развалился?! Долги? А Наташка? Похудела? Подурнела? Новую работу ищет? Вот жаль их! – примерно так говорила Людка, и голос её теплел. Должно быть, от жалости и сочувствия.
Как-то у нас с Людмилой выходило, что пока она там, в Париже, процветала и двигалась к вершинам бытия, нам всем в России приходилось весьма несладко. Я спохватилась. Наш разговор приобрел оттенок злословия и стал мне неприятен. Я уже злилась на себя из-за того, что так беспринципно потворствовала коварной Людке. Та бессовестно самоутверждалась за наш счёт. Хотелось уже завершения, но Людка не жалела ни денег, ни себя, ни меня. Она опять
Я опять скатилась на междометия, но зато могла неторопливо пораскинуть мозгами. А в сущности, ну, кто мне эта Людка? Никто. Она жена моего бывшего двоюродного брата Миши. Бывшего, потому что Миши нет. Он умер. Погиб. Утонул во цвете лет.
Вот Миша был немногословный, славный, улыбчивый. Где он нашёл эту заразу Людку, я не знаю. Мне известно лишь, что родом она с Урала. Возможно, во времена своей юности она искала счастья в Москве, и оно явилось ей в образе Миши. С Мишей они прожили недолго, но очень неспокойно. Миша хотел простого семейного быта. Строил свою ячейку общества. Людку всё ординарное не устраивало по определению. Её несло к иным берегам. У неё всегда было шило в одном месте. Так говорила Мишина мама – моя родная тётя и Людкина свекровь. Возможно, это грубо по форме, но верно по сути.
Супруги спорили часто, не находя спасительного компромисса. Однажды, разругавшись с молодой женой, Миша уехал с друзьями купаться в Серебряный Бор. Там они изрядно подвыпили. Принято считать, что пьяному море по колено. Это не так. Пьяные люди часто тонут. Вот и наш Миша утонул, оставив вместо себя на Земле своего маленького сына.
Прошло уже много времени. С годами все разногласия Людки с мужем ветром унесло, а его образ высветлился и стал казаться ей идеалом мужчины. Людка назначила Мишу эталоном, канонизировала его, и всех по нему мерила.
Когда я выходила замуж, Людмила уже пребывала в статусе молодой вдовы. Я помню, как она на нашей свадьбе элегантно окутывала свои хрупкие плечи гипюровой накидкой и была вся такая отдельная, отстранённая от общей весёлой суеты и кутерьмы. На моих новых родственников она взирала надменно, а на подруг – оценивающе. Мы ей тогда всё прощали. Ведь такое горе ей выпало.
Работала она неизменно чьей-нибудь секретаршей. Людка сама выбирала и меняла своих начальников. Как-то ей это ловко удавалось. Довелось ей стать подчиненной высокопоставленного чиновника. Её начальник часто принимал у себя иностранные делегации. Ловкая Людка сумела затронуть сердце одного отзывчивого француза. Она цепко ухватилась за него, хотя ему тогда было уже под шестьдесят, и он был давно и глубоко семейный мужчина. Одним словом, у него были возможности, и он помог ей уехать в Париж, но свою семью не отринул. Сынишку Люда оставила у свекрови, наказав ему хорошо учиться и особенно налегать на иностранные европейские языки. Мальчик так старался, что окончил школу с отличием. Давно это было. Где тот француз? Здоров ли? Да и сколько годков уже самой Людке? Пожалуй, сорок шесть. Да, она старше меня ровно на десяток лет, но, правда, никогда не желала считаться с этим.
– Слушай, Люда, – осторожно спросила я. – Ну, а как твоя личная жизнь? Не надумала замуж?
– Зовут, – не раздумывая, сообщила мне Людка. – Но я отказываюсь.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Знаешь, где я работаю? – со значением сказала мне моя бывшая сноха.
Я нечётко представляла себе сферу её трудовой деятельности. В Людкиных рассказах не было точности, всё прикрывала полупрозрачная завеса тайны. Людка и на этот раз не собиралась давать пояснений на этот счёт. Она уже продолжала дальше.
– Миллионеры в ногах валяются! – весомо заявила Людка и взяла небольшую паузу, ожидая моей реакции.
– Ну? – нетерпеливо подстегнула я Людку. – А ты?
– А я говорю себе: «Люда, это всё не то!» Они же Мишу не напоминают даже отдалённо! Ты поняла меня?!
Наш Миша получался лучше всех тамошних миллионеров. Я видела только одного похожего на него человека – его родного брата Станислава. Наш Стасик сейчас лежал в больнице, и мы все носили ему домашнюю еду и фрукты, желая скорейшего выздоровления. Других подобных Мише мужчин я не встречала.