Комедия положений
Шрифт:
Второй лист, возможно не от этого письма
Уху из консервов я сварила в тот же день всё время приходится мочить руки, т.к. бабушка болеет, слабость у нее, она перепила корвалол и вообще ей здесь не нравится. Уход за ней для меня нагрузка Не знаю, поедет ли она к тебе хоть на время. Она говорила, что поехала бы к тебе в мае, чтобы свою комнату вам уступить, но всё это, по-моему, химеры. Зоя, ты напиши мне письмо, как дети теперь, а то мы волнуемся. Получила ли ты от Гали (жена Резо) письмо и в нем 20 р. У Гали было с собой 14 мест! Проводница ругалась.
Я тебе писала, что ездила в Тбилиси? Вспоминала с неразборчиво свои молодые годы, жалели Донару (не знаю кто, видимо, из маминого институтского выпуска), что рано ушла из жизни, еще не была на пенсии. У нее был рак кишечника, ела помалу, (последнее время) так рассказывала ее мать.
В вагоне было тепло, но в туалете окна настежь, и я, видимо, еще там малость простыла.
Нас замучила мышь. Поселилась в плите и гадит везде, каждое утро на кухне кошмар что. Принесли яд, не берет, мышеловку тоже. Марина обещала кошку. У нас не жизнь, а 1000 и одна ночь. И в комнаты наведывается.
Мамочка! Вдруг исчезло масло: в Долгопе нет совсем, а из Москвы Алексей привез соленого. Его и посылаем. Напиши подробно, какие сапоги хочешь. Есть (т.е. я видела на людях) типа резиновых, но с молнией, на искусственном меху, теплые. Цена 40-45 рублей. У нас в слякоть носят. Бывают и кожаные, но на низкой подошве редко (сейчас модно "манка"). В магазинах стоят только страшные.
Пиши. До свидания. Привет бабушке и т. Агнессе. Зоя.
Экзамен я сдала на стандартную для этой комиссии четверку, но не обрадовалась, а скорее огорчилась: надеялась на отлично.
Тем и закончился год.
1983 год. Уретрит
Мама заболела всерьез и попала в больницу с сильными болями. Осенью 82 года ей прижгли полип в уретре, пустяковая вещь, делается амбулаторно, и больничный дают всего на три дня,
Знакомая врач при осмотре увидела мамин полип и сказала:
– Вот, полипчик, давай я тебе его прижгу, пока маленький.
Мама легко согласилась. А после прижигания попала инфекция, начался воспалительный процесс, который сопровождается страшными болями даже у женщин. Пришлось лечь в больницу, где её пытались вылечить.
Я так испугалась, что взяла в счет отпуска неделю и приехала в Батуми.
Меня встречали мама, которую к тому времени выписали, и тетя Наташа, свояченица дяди Резо.
В первый момент, возбужденная и обрадованная встречей, я лишь заметила, что мама похудела, и только, когда мы выходили из вокзала, я обратила внимание, как трудно мама идет, медленно, согнувшись, выбирая ногой, куда ступить, совсем по-старушечьи.
– Мама, что с тобой?
Знала я, что мама болеет, и ради того, чтобы помочь и подкормить
– Мама твоя очень больна, побереги её, - вместо мамы ответила Наташа, и я почувствовала щемящую боль и страх. Впервые повеяло на меня возможностью крушения незыблемого мира, детства, состоящего из мамы и бабушки.
Похудевшая и несчастная, мама постоянно лежала в постели с грелкой и гримасой боли на лице. Лежала молча, тихо, и это молчание больше всего остального говорило мне, что маме плохо; обычно, болея, мама любила постонать, пожаловаться, ища сочувствия окружающих, а теперь она уходила в себя, в свои страдания, и отрешалась от нас. Мама была на больничном, но ясно было, что дело идет к тому, чтобы оставить работу навсегда.
Мой приезд приободрил её. Несмотря на боли, мама выходила на бульвар, иногда на базар, стараясь выбрать безветренные дни, ветер продувал насквозь и болезнь обострялась.
Наличие или отсутствие ветра она определяла по движению веток магнолии. Огромная столетняя магнолия напротив балкона, раскинув толстые ветки, стояла незыблемо на любом ветру, но её огромные блестящие листья слегка шевелились и стучали друг об дружку как тонкие деревяшки, когда ветерок разыгрывался посильнее.
Мама смотрела на эти слабо шевелящиеся ветки, прислушивалась к жестяному шелесту и говорила:
– Нет, сегодня я не выйду. Такой ветрина.
– Магнолия до земли клонится, - бросала я насмешливую фразу, однажды сказанную Резо.
Эта фраза стала в нашей семье ироническим символом страха человека перед плохой погодой. Огромные, с толстыми, в три обхвата, стволами магнолии, а именно такая стояла во дворе спортшколы прямо напротив маминого балкона наклониться никак не могли.
Месяц назад похолодало, и я попросила своего тридцатилетнего сына надеть шапку.
– Ветер пронзительный, - сказала я.
– Да знаю, знаю, магнолия до земли клонится, - ответил Сережка.
Посовещавшись с Наташей, решила я забрать маму домой. Бабушка согласилась остаться одна на месяц-два, дать дочери подлечиться в более комфортных условиях.
Я накупила продуктов, забила холодильник, а мама попросила соседей снизу, Сону и её дочь Марину, навещать бабушку, и мы уехали.
Летать на самолете мама панически боялась, она работала, получала пенсию, деньги были, знакомства тоже, и я купила билеты в международный вагон.
Купе было просторное, на двоих, со столиком, превращающимся в умывальник, и даже вода потекла из крана, когда мы открыли его!
Но перед тем как попасть в этот вагон, мы натерпелись. Отправление поезда отложили почти на три часа, кажется, где-то на пути были завалы, сход лавин или что-то в таком духе, чем любят баловать нас красивые, но коварные горы.
Мама пролежала три часа в медпункте, проводя беседу с медсестрой на грузинском языке, изредка переходя на русский, чтобы я тоже порадовалась какой-нибудь шутке или едкому замечанию.