Комедия убийств. Книга 1

Колин Александр Зиновьевич

Закончив личный «обзор прессы», он поднялся, с удовольствием потянулся, взял с плиты облупившийся пузатый чайник и, запрокидывая голову, с жадностью выпил воды прямо из горлышка; при этом старый, побелевший с годами шрам сделался особенно заметным на покрасневшей от напряжения шее. Поставив чайник на место, мужчина провел рукой по скромной русой шевелюре и огляделся по сторонам. Всюду на кухне виднелись следы трудов настоящего хозяина, правда, при внимательном рассмотрении становилось ясно, что все это — остатки прежней роскоши.

Хозяин купил для домашних большую, просторную «хату», из четырех комнат, в престижном районе, эту же, прежнюю свою квартирку, оставил просто так, для друзей да для гостей. Приезжают иногда

старые приятели, есть где разместить. А иной раз и самому пригодится, когда жена наскучит.

«Вот живет человек как человек, — подумал мужчина, мысленно восхищаясь трудовому энтузиазму армейского приятеля Романа Козлова. — Живет не то что ты, Валек Богданов…»

Зависти он, впрочем, не испытывал, подобное чувство было почти неведомо бывшему сотруднику ФСБ, майору Валентину Богданову. Именно бывшему: три месяца назад он распрощался со службой, не пожелав работать с новым начальником. Прежний шеф, генерал-лейтенант Орехов Всеволод Иванович, которого майор уважал и даже любил, вышел на пенсию — возраст. Все так, но Богданов знал имя человека, поспособствовавшего отставке начальника. Именно благодаря господину Олеандрову, председателю Русской национальной партии, субъекту интересному во всех отношениях, покинул милые с детства просторы Средне-волжья Валентин Богданов.

Не то чтобы отличался он особенной мстительностью, нет, скорее всего, ничего бы и не случилось, не сойдись в одно две, однажды уже пересекавшиеся между собой параллельные прямые.

Началось все с бывшего, опять же, как и Ромка Козлов (подпольная кличка — доцент Козел, он же Процент), армейского приятеля Сашки Климова, странной личности, человека, понять которого до конца Валентин никогда не мог.

Так уж получилось, что в деле, которым занимался Богданов, оказались замешаны, помимо известного в городе мафиозника Адыла Мехметова (главного подопечного майора), также и Климов, и отчим последнего, директор фирмы «Лотос» Юрий Лапотников, погибший при загадочных обстоятельствах. Эти имена лишь открывали длинный список лиц, распрощавшихся с жизнью по воле, словно бы восставшего из ада человека. Его называли Оборотнем, и убивал он, подкрадываясь к жертве незамеченным, точно леопард, и исчезал также никем не виденный, словно бесплотный дух. Но и призрак обрел плоть и кровь, труп страшного убийцы обнаружили среди чуть ли не полутора десятков мертвецов, лежавших на полу гостиной дачи, принадлежавшей… Климову.

Последний скрылся, непостижимым образом ускользнув из рук комитетчиков (из его, Валькиных, рук). А ведь Богданов прибыл на место, где разыгрался заключительный акт трагифарса, калейдоскопом загадочных событий и необъяснимых смертей завертевшегося вокруг полумиллиона долларов, прикарманенных Лапотниковым у Мехметова, едва отгремели выстрелы пистолетов не знавшего промаха Оборотня, успевшего перед своей смертью уложить всех до единого охранников Адыла Мехметова. Сам хазаын, балшой чэлавэк, господин Мехметов, вернее, его обезглавленный труп обнаружился среди прочих покойников, возле искомых долларов.

Но и это бы полбеды, однако не мог не занимать способ, благодаря которому беспощадный киллер пересек черту, отделявшую мир сей от потустороннего. Оборотня загрыз крупный зверь (собака или волк) — таков был единодушный вердикт криминалистов.

По дачному поселку поползли слухи один невероятнее другого. Причиной, вызвавшей их, стала прежде всего гибель самого Лапотникова, павшего от руки… то есть, простите, от зубов такого же зверюги, и бредовые россказни алкаша-сторожа, восьмидесятилетнего Мартына Перегудова. Тот якобы сам лично видел людей — «бабу с мужиком», которые «нагишом скакали», — то есть, если отбросить стариковские эпитеты, видел он бежавших к лесу абсолютно голых женщину и мужчину. Последний, согласно описанию его внешности, данного сторожем, очень походил на Климова.

С

женщиной дело обстояло и того хуже. Ею, вероятнее всего, была уроженка города Львова Инга Лисицкая (в девичестве Вишневецкая), разыскиваемая прокуратурой города Киева по подозрению в убийстве трех человек, ранее, в свою очередь, проходивших по делу об убийстве ее мужа и оправданных судом. Способ, каким отправили на небеса этих троих, оказался впечатляющим — по мнению следствия, каждого из них казнили поодиночке, напуская специально натасканного пса, который перегрызал несчастным горло.

Пса никто в глаза не видел, а вот гражданка Лисицкая (получившая в следственных кругах столицы Укра-нины кличку Волчица) след оставила: на одном из мест преступления нашли отпечатки, принадлежавшие дамочке по имени Наталья Одинцова, обнаружившейся за тысячу с лишним километров от Киева, в родном городе Богданова и Климова. Именно с ней буквально накануне исчезновения как раз и познакомился последний.

Здесь начиналась чертовщина и… кончалась нормальная жизнь тридцатисемилеткего Валентина Богданова. Он день ото дня становился все небрежнее к службе, все невнимательнее к жене, все безразличнее к детям, все глубже погружаясь в некий параллельный мир, говоря попросту — сбрендил.

Сыграло тут определенную и далеко не последнюю роль знакомство майора с Милентием Григорьевичем Стародумцевым. Богданову буквально открылась неведомая страна, о существовании которой он ничего не подозревал в течение всей своей жизни.

Девяностолетний профессор, реликт минувшего века, и стал точкой пересечения тех самых прямых — линий судьбы Александра Климова и Анатолия Олеандрова. Последнему старик доводился ни много ни мало внучатым дедушкой, а с первым… с первым восемь месяцев назад связали профессора унаследованная Климовым старинная рукопись и меч ее автора, жившего в тринадцатом веке крестоносца Габриэля де Шатуана. Последний уверенно возводил свой род к Харальду Волку, сыну, называвшему себя сыном бога Одина, берсерка Эйрика Бесстрашного и саксонской колдуньи Ульрики. Основанием для подобных заявлений Габриэлю служили мистические видения, содержание которых и описал средневековый рыцарь в своих пергаментах.

Можно было бы с легкой душой счесть все эти сочинения бредом перенесшего тяжелейшую психическую травму человека, — как-никак видения у Габриэля начались не где-нибудь, а в плохо засыпанной могиле, среди разлагавшихся на жарком малоазиатском солнце трупов, куда определили его как мертвеца победители-ромеи.

Махнуть рукой на мемуары далекого Санькикого предка, перевод которых, сделанный все тем же Стародумцевым, не раз и не два прочитал Валентин, мешала приписка младшего из сыновей Габриэля, Жоффруа. Юноше довелось стать свидетелем ужасной сцены — прямо на его глазах на костре посреди лесной поляны крестьяне сожгли отца, их, в свою очередь, окружили, а затем растерзали вышедшие из чащи волки. Утром, когда страшные хищники окончили кровавый пир, Жоффруа и его спутник, воспитатель (по-русски говоря, дядька при молодом господине), ветеран Андрэ Левша подошли к остывшему костру, где не обнаружили ничего, напоминавшего, хотя бы отдаленно, останки живого существа. Барон исчез.

Случилось все это в тысяча двести шестьдесят девятом году в Нормандии, близ Шато де Шатуана, замка барона Габриэля, построенного его предком, соратником Ричарда Английского Львиное Сердце, Генрихом Совой в конце двенадцатого века.

Конечно, четырнадцатилетнему парнишке, каким был Жоффруа в год смерти отца, могло с перепугу почудиться все что угодно. Однако, вне всякого сомнения, в пользу младшего сына барона Габриэля говорили два обстоятельства. Во-первых, в средневековой Европе тринадцатого века дворянский сын его возраста считался почти уже взрослым мужчиной, которому через год предстояло посвящение в рыцари. К тому же рядом с юношей находился опытный воин, немало перевидавший на своем веку.