Комедия убийств. Книга 2
Шрифт:
Тафюр не спешил, ему было мало просто увезти Арлетт. Пока на свете живут и здравствуют Хьюго де Монтвилль и его брат Тибальд, не будет покоя Губерту Найденышу, потому что они никогда не перестанут искать возможности свершить месть.
Князь мрази рассчитал верно.
Хьюго де Монтвилль нагнал похитителей уже за Оронтом, на пути к крепости Харен, которая за десять месяцев, что прошли с тех пор, как франки появились у стен Антиохии, не раз переходила из рук в руки. Еще осенью князь Тарентский хитростью выманил гарнизон в поле. Франки, стремительно атаковав, смяли и рассеяли турок, Боэмунд объявил крепость своим владением, но на то, чтобы оборонять
Так, разумеется, произошло и на сей раз, теперь любого франка, прискакавшего в город с десятком-другим солдат, жители с готовностью встретили бы как освободителя. Тафюр намеревался захватить крепость именем графа Раймунда, который не забыл оказанной ему услуги, но сначала надлежало разделаться с Монтвиллями. Столько времени ждал Губерт Найденыш дня мести… Эта женщина предала его, она украла у него титул и замок, что ж, он все равно стал князем, даже королем, повелителем мрази! А разве все прочие короли и князья повелевают ангелами? Да кто, как не мразь, весь этот сброд, который пришел сюда выполнять обет, данный Господу?
Обет, данный Господу… Как смешно! Большинство отправились в путь только потому, что не могли ни на что рассчитывать дома. Герцоги, графы, бароны, чьи дела в порядке, чьи владения приносят хороший доход, где они? Остались в своих замках. Крестьяне, привыкшие к труду? Пашут землю, растят урожай. Прилежные ремесленники? Если и были здесь такие, то либо давно умерли, либо повернули домой.
Все чаще и чаще вспоминал Губерт воспитателя, сумасшедшего Прудентиуса. Был ли тот и вправду рыцарем Конрадом де Фальконкраллем, или же это лишь мерещилось жалкому слепому безумцу? Да есть ли разница, кто отец Губерта, Прудентиус или барон де ла Тур? Важно, что титул уже лежал у Найденыша в кармане! Если бы не Арлетт! Она — сучка! Она привела ко дворцу герцога Летицию, и Найденыш не выдержал — перед глазами все время стоял распростертый на колесе Индульфо Вор — и сбежал. А она сказалась больной и осталась… чтобы искать милостей в постели герцога!
Тафюр велел свите остановиться, приложив ладонь козырьком к глазам. Он начал всматриваться в длинный пылевой шлейф, быстро приближавшийся с запада.
— Спешишь, — усмехнулся он, кривя рот.
Впрочем, этого никто все равно не увидел, лицо
Тафюра, как и лица его свитских, скрывал башлык, оставляя открытыми лишь глаза. Губерт повернул голову: там вдалеке, где недавно еще стояла огромная турецкая армия, поднимался к небу черный дым: убегая, Кербога велел поджечь траву. Гордый атабек полагался теперь лишь на резвость ног кобылы. А Хьюго? Хьюго Хромой? Счастливчик? Он, веря в мощь рук и остроту меча, спешил навстречу гибели.
— Торопишься? — спросил Губерт одними губами, ни к кому не обращаясь.
Силы соперников оказались приблизительно равными, но Тафюр находился на возвышении, атаковать его дружину с разгона на утомленных лошадях Хьюго и его спутники не могли, если, конечно, они рассчитывали на победу, а не на бессмысленную смерть. Кроме того, Тафюр восседал на Смарагдине, который, хотя и изрядно устал от скачки, выглядел все же лучше, чем остальные кони.
— Посадите ее так, чтобы она могла все видеть, — приказал Губерт и, когда Арлетт развязали и позволили сесть на лошадь, на которой женщина до сих пор путешествовала в довольно
Хьюго, видя приготовления противника, обернулся к товарищам, — ни у кого из тех, кто оказался рядом, не было подходящего для поединка оружия, пришлось подождать, когда подтянутся остальные. У одного из воинов нашлось необходимое. Теперь и Хьюго был снаряжен подобающим образом.
— Я Хьюго де Монтвилль! — крикнул он противнику, занявшему позицию на возвышении. — Назови свое имя и спускайся сюда. Я хочу сразиться с тобой насмерть, ибо ты нанес мне смертельную обиду, похитив самое дорогое, что у меня есть.
— Меня многие знают, — ответил Губерт. — Уверен, что и тебе известно мое имя, я — король Тафюр! — Он сделал паузу, а потом добавил с усмешкой: — Стоило ли так спешить, рыцарь, чтобы спасти шлюху? В любом порту можно найти не меньше сотни таких же, и поверь мне, попадаются даже получше, я знаю по собственному опыту. Твоя дражайшая супруга, благородный рыцарь, многим служила подстилкой, она, и верно, хороша в постели, когда-то я очень любил ее за это!
— Помолись Господу, несчастный! — прокричал противнику Хьюго. — Скоро тебе предстоит держать перед ним ответ.
— Берегись, брат, — напомнил рыцарю Тибальд, вспоминая об осторожности, о которой оба так часто забывали. — Под ним настоящий боевой конь, ты же оседлал лучшее, что мог найти, но твой мерин не сравнится с настоящим дестриером. Проявляй хитрость. Лучше бы вам драться пешими.
— Лучше смерть, чем бесчестье, брат, — твердо произнес Хьюго. — Не так ли всегда говорил отец, Тибо?
Священник кивнул:
— Да, Хью, что ж, сражайся, а я стану молить Господа даровать тебе победу.
Противники разъехались, почти скрываясь друг от друга в поднятой ими же пыли, а когда она осела и немного прояснилось, они, опуская копья, помчались друг на друга, наклоняясь вперед по мере того, как кони набирали скорость. Но вот они столкнулись. Раздался хруст дерева, послышалось лошадиное ржание, и два десятка глоток зрителей, во все глаза наблюдавших за схваткой, разом выдохнули одно-единое, общее для всех: «Эй-е-е-х!», на какое-то время объединившее и тех, кто болел за Хьюго, и тех, кто были на стороне его врага.
Случилось то, чего так опасался Тибальд. Невредимый Тафюр промчался далеко вперед, а его противник рухнул на каменистую землю, придавленный тяжестью коня. Единорог упал вместе со всадником, да так неудачно, что сломал ногу.
Пыль скрыла из виду победителя. Сейчас он, уняв бег дестриера, развернется и поскачет назад, чтобы добить беспомощного врага. Допустить этого Тибальд не мог. Он подъехал к брату и, спрыгнув на землю, помог ему подняться, а затем, протягивая повод лошади, приказал:
— Садись!
— А ты, Тибо? Как же ты?
Оба понимали, что в том случае, если дружина противника атакует, спешенный священник окажется беспомощным, не сможет сражаться и скорее всего погибнет.
— Не забывай о моем сане, — напомнил старший брат. — Они не посмеют убить меня, потому что епископ Адемар не придет в восторг от того, что какой-то сброд режет добрых католических монахов. Они знают, что за это их поймают и повесят вместе с их проклятым господином. Скорее садись в седло. Помни — смерть, конечно, лучше бесчестья, но и глупая гибель — не честна.