Комендантский час
Шрифт:
"Нехорошо, - подумала Марина, - нехорошо, что я так его обидела. Он добрый. Он же единственный человек, который меня ни разу не обидел. Ведь сколько ухаживал и ждал! Не то что другие. У тех одно: в ресторан, выпить, а потом - в постель. Нет, зря я его так... Зря". Но ничего, вечером она "залижет раны"... Возьмет у него деньги, на неделю смотается в Сочи.
Теперь, когда было найдено компромиссное решение, Марина успокоилась. И хотя она точно знала, что не вернется больше в Батуми, ей все равно приятно было думать о том, что она непременно приедет сюда через неделю. И Зяма будет ее встречать, и лицо у него
Пока смуглолицый толстоусый официант, похожий на разбойника, не принес ей вино и купаты, она все думала о том, кого встретит в Сочи и как там обрадуются ее приезду.
– У вас свободно?
– Да, - ответила она и подняла глаза.
У столика стоял высокий седой человек. Потом, когда он сел, она заметила шрам на лице и орден на лацкане светлого пиджака.
Некоторое время они сидели молча. Потом разговорились. И опять Марина стала прежней, московской Мариной: в меру кокетливой, в меру грустной и остроумной. Ее нового знакомого звали Вадим Александрович или просто Вадим. Он - ленинградец. Полярный летчик. Марина почувствовала, что ее понесло. Так всегда начинался у нее очередной роман. После завтрака они гуляли по набережной, потом зашли на квартиру к Вадиму (у его хозяина чудная маджарка)...
Днем они уехали в Сочи. Марина едва успела собрать вещи и написать записку.
В Сочи все было так, как она думала. Шумно, весело, безалаберно. Знакомые артисты, режиссеры, писатели. Но был еще и Вадим. Ей нравилось бывать с ним на людях. Летчик, герой. "Мужик на зависть".
А он был сдержан с ее знакомыми. Сдержан, но щедр. Только когда Вадим садился играть в карты, он становился совсем другим. Глаза его были пусты и холодны, лицо приобретало странное, охотничье выражение.
– Он настоящий мужчина, - говорили ей приятельницы, - любит риск. Видишь, какое у него лицо?
Вадим никогда не проигрывал и не прощал долги.
– Это дьявол, а не человек, - говорили о нем.
Под утро, когда они оставались вдвоем, Марина жадно обнимала его. Он был крепок, как спортсмен-профессионал. Она рассказывала ему о себе, о Зяме... Рассказывала и боялась надеяться, что вот оно, счастье, которого она ждала всю жизнь.
Уехал Вадим внезапно. Утром они пошли на пляж, но по дороге встретили какого-то человека. Он что-то сказал Вадиму, и тот сразу заторопился.
Собрался он по-военному быстро. Оставил Марине десять тысяч и два костюма.
– За ними зайду в Москве. Жди...
А вечером Мишка Посельский, фотокор столичного журнала, рассказал, что два дня назад в колхозе "Виноградарь" кто-то оглушил сторожа, взломал сейф и унес триста сорок тысяч. Но Мишке никто не поверил. Его все знали как отчаянного трепача.
Конечно, в Батуми Марина не поехала. Десятого июня, почерневшая от солнца и размякшая от жары, она решила уехать. Хотелось махнуть в Ленинград, там, в Управлении полярной авиации, разыскать адрес Вадима и уехать с ним в Латвию на взморье. Пока еще Латвия была "заграницей", и киношники, приезжавшие оттуда, рассказывали чудеса.
Но в Москве она закрутилась: дела, как говорят гадалки, "пустые хлопоты". Деньги она истратила. Ей подвернулась халтурка на Мосфильме маленькая роль со словами, - и она осталась.
Целый месяц ей никто не звонил, никто не приходил в гости. О ней просто забыли. И тогда она почувствовала свое одиночество. Она осталась одна в этом огромном городе, занятом делами суровыми и важными. Вместе с одиночеством пришел страх. Тогда Марина позвонила. Зяма был дома. Он встретил ее, сварил кофе, налил коньяку, и она поняла, где ее настоящее убежище, и всю ночь Марина строила планы их будущей жизни. А утром, успокоенная и полная твердой уверенности в том, что она начнет жить по-новому, она вернулась к себе. Перебирая вещи в шкафу, нашла костюмы Вадима. И ей стало грустно. Они были совсем из другой, беззаботной, веселой жизни... Наверное, Вадим уже на фронте. Увидятся ли они еще?
Он пришел через два дня. Небритый, в измятом костюме.
– Ты разве не на фронте?
– Пока нет. Я очень устал. Утром поговорим.
Утром Вадим вынул из чемодана форму командира-пограничника.
– Ты же летчик!
– удивилась Марина.
Вадим усмехнулся одними губами, продолжая рыться в чемодане. Марина подошла и заглянула через его плечо. В чемодане лежали толстые пачки денег, два пистолета и желтела россыпь патронов.
– Откуда это у тебя?
Вадим, не отвечая, собрал патроны, высыпал их на стол, достал из чемодана несколько обойм и, все так же молча, начал заряжать их.
– Почему ты молчишь?! Слышишь! Почему?!
Вадим молча сунул обойму в рукоятку пистолета. Раздался неприятный щелчок.
– Так, - Вадим подошел к ней, покачивая на ладони матово отливающий чернотой пистолет, - тебе интересно, откуда у меня оружие? Так? Профессия такая.
– Ты же летчик?
– Да, я "летчик". Я летаю и пока, слава богу, не сажусь. Я экспроприатор, ясно? Ну, а если проще - налетчик.
И она вспомнила Мишку Посельского и его рассказ о взломе сейфа.
– Значит, это ты там, в колхозе...
– Не только я. Вместе с тобой.
– Я ничего не хочу знать.
– Об этом скажи в НКВД. Ты жила на эти деньги...
– Будь они прокляты!..
– Это патетика, так сказать, отрывок из мелодрамы. А чекисты любят факты.
– Какие факты?.. Слышишь, какие?!
– Не глухой, слышу. Первый - деньги. Второй - ты служила мне ширмой. Третий - прятала мои вещи. Любого из них хватит, чтобы отправить тебя на десять лет. А ввиду военного времени - расстрелять.
Она согласилась. Вернее, заставила себя согласиться. Ею управлял уже только страх. Вадиму понадобились документы, вернее, нужно было что-то исправить в ночном пропуске. Она дала адрес Зямы...
Написав все, Флерова положила ручку, и внезапно ей стало удивительно спокойно и совсем не страшно.
ДАНИЛОВ
– Картина ясная. Грасса убил Резаный. Убийство художника - его первое преступление в Москве. Понимаете, товарищи, по городу ходит командир-пограничник. Хотя он, может быть, уже переменил обличие. Но это неважно. Кровь пролита. У него нет документов, значит, надо ожидать следующего убийства. Он свободно разгуливает по городу. И сигналы тревожные. Кто-то ракеты над крышами зажигает. Не надо забывать: Широков бывший белобандит. Такому ничего не стоит с фашистами снюхаться. Пока это всего лишь предположение. Пока.