Комендантский час
Шрифт:
Зазвенела пощечина.
Нужно только толкнуть ногой дверь. Это совсем нетрудно. Просто взять и толкнуть. Потом войти и приказать им поднять руки. Но им овладела предательская слабость. Дверь разделяла жизнь надвое. Одна половина ее привычная, в ней живет он, Инна, мама, сестра. Живут его друзья и мечты. Другая - страшная, там убивали, били женщин... Он войдет, выстрел...
– Подожди!
– высоко закричал женский голос.
Игорь толкнул ногой дверь и шагнул в комнату:
– Руки! Ну! Пристрелю,
Широков стоял ближе к двери, второй, его Муравьев видел краем глаза, плотный и приземистый, медленно пятился к буфету.
– Дом окружен. Сопротивление бесполезно.
И тут Игорь допустил ошибку. Все свое внимание он сконцентрировал на Резаном, забыв о втором, глядевшем на него с тяжелой ненавистью. Всего на две секунды он потерял его из поля зрения. Тяжелая ваза, словно снаряд, перелетела комнату и ударила его в грудь. Игорь шагнул назад и упал, споткнувшись о стул.
Он услышал крик "Беги!" и, падая, дважды выстрелил во второго, плотного.
Резаный бросился к двери.
Марина увидела, как упал Муравьев, как медленно сползал по стене бандит, кровь пузырилась у него на губах, и похож он стал на тряпичную куклу. Она видела Вадима, бегущего к двери, рвущего из кармана пистолет. Вот он обернулся и поднял его.
"Все", - понял Игорь. Черная дыра ствола показалась ему огромной и устрашающе глубокой.
Марина увидела лежащего уполномоченного. Вадима, целящегося в него из пистолета. И вдруг она вспомнила, как принесла кофе и увидела этого совсем еще мальчика, крепкого и красивого, спящим. Он спал, словно ребенок, положив голову на валик кресла, и щеки у него были розовые, словно у ребенка, только над губой чернел пушок.
"Он еще, наверное, не бреется", - подумала она тогда. Воспоминание обожгло и погасло. Длилось всего долю секунды. Марина сделала шаг вперед. Ее ударило дважды. Боли она не почуствовала, но сила удара отбросила ее и швырнула на пол.
Муравьев видел, как Марина начала медленно опускаться на пол. Широкова уже не было. Он вскочил и бросился к дверям. В прихожей хлопнула дверь, гулко грохнул выстрел, потом что-то упало грузно и шумно. "Неужели убили?"
Он выскочил в узенький темный коридор и споткнулся о труп участкового.
"Зачем же он сюда пришел? Зачем? Он же должен был ждать, когда Резаный выйдет".
И тут он понял, что Широков ушел. Ушел именно в ту щель, которую открыл ему участковый.
ДАНИЛОВ
– Ну, Муравьев, натворил ты дел, - начальник МУРа наклонился над убитым.
– Обе в область сердца. Неужели так стреляешь, или случайно?
– Случайно, товарищ начальник.
– За скромность хвалю. Но натворил ты дел. Весь город поднял. Крик, свистки, стрельба. Нападение греков на водокачку, а не засада. Засада это когда сидят тихо и берут тихо.
Данилов, сидя у стола, внимательно и цепко
– Как?
– спросил Иван Александрович у врача "скорой помощи".
– А как?
– Врач был невыспавшийся, с красными, словно налитыми кровью, глазами.
– Вскрытие покажет.
– Мрачно шутите.
– Звоните... Только надежды мало.
Данилов понимал, что Игорь где-то допустил ошибку. Именно она погубила участкового Козлова, Флерову, лишила следствие показаний сообщника Резаного и дала возможность уйти Широкову.
"Дороже всего стоят наши ошибки, - думал он, - в угрозыске вообще нельзя ошибаться, иначе - кровь и смерть. Но нельзя об этом говорить мальчику. Иначе это может плохо кончиться. Он хороший парень. Ошибка. Что делать? Мы вместе ошиблись. Я и он. Мне надо было ехать сюда самому. Но ведь я не верил, что Широков придет к ней после убийства, это противоречит логике. За вещами он мог послать своего подручного. Зачем же он пришел?"
И тут Данилов понял его. Понял не как профессионал, а как мужчина. Широков шел к женщине. Он же позер, Широков. Позер и фат.
Придет ли он к Мишке? Нет. Не придет. Он сейчас должен спрятаться. Затаиться. В нору уйти. Вот и надо искать его нору.
– Ты, Иван Александрович, заканчивай, - начальник надел фуражку, - и ко мне зайди.
В управление Данилов вернулся часа через два. Муравьева отправил на машине, а сам пошел пешком, благо совсем рядом. Он медленно шел по Каретному ряду. Поражался городской обыденности. Ведь война идет, а женщины такие же привлекательные, и платья у них нарядные. Вот мужчины стоят, здоровые парни в светлых костюмах, видно из "Кинохроники", стоят и хохочут.
Это хорошо, здорово, что они смеются. Смеются - значит, верят, что все временно: и бомбежки, и наше отступление. Временно. Нас на испуг не возьмешь. Не такие мы.
Данилов перешел на другую сторону, к "Эрмитажу", и встал в очередь за газировкой. Он выпил стакан с желтоватым кислым сиропом и купил мороженое.
Он так и вошел в МУР с брикетом мороженого в руках. На входе ему с недоумением козырнул милиционер. А потом ошалело глядел ему вслед, поражаясь не виданной доселе вольности.
– Товарищ Данилов!
– По коридору бежал помощник начальника.
– Вас вызывают!
К начальнику он тоже пошел с мороженым в руках. И только у стола, решив закурить, понял, что руки заняты посторонним предметом.
– Ты чего это, Иван Александрович, никак, мороженое купил?
– Купил вот.
– Так чего не съел?
– Забыл.
– Это бывает. Ты жуй его, а то оно потечет у тебя.
– Да я не ем мороженое.
– А зачем купил?
– Понимаете...