Коминтерн и мировая революция. 1919-1943
Шрифт:
Серьезная трудность лежит в природе перехода от «буржуазно-демократической» революции к «пролетарской социалистической» революции. С одной стороны, теория Коминтерна подчеркивает то, что эти две разные фазы не могут смешиваться и переходить одна в другую. С другой стороны, свидетельства Коминтерна часто указывают на то, что, как только власть захвачена, диктатура коммунистов немедленно должна начать исполнение некоторых задач пролетарской социалистической революции. «Великая китайская стена» не разделяет эти революции. Здесь снова надо рассмотреть главный вопрос в теории Коминтерна, суть которого состоит в коммунистической власти. Теория уделяла больше внимания тому, как коммунистам встать у руля власти, а не разъяснениям, как они в дальнейшем будут осуществлять эту власть на практике.
Во время поверхностного обсуждения высшей коммунистической утопии Коминтерн оставляет практически нерешенными по крайней мере три важных вопроса.
Здесь мы сталкиваемся со вторым главным несоответствием в теории Коминтерна, касающимся главной утопии – коммунизма. Нам дают обещание, которое все еще не доказано и в высшей степени оптимистично, что природа человека может и будет изменена (конечно, к лучшему) во время процесса социалистического строительства. Это довольно помпезное обещание впечатляет, но остается догматом веры в коммунизм.
Еще одна трудность возникает в связи с проблемой, останется ли СССР самостоятельным государством. Нет подробного освещения вопроса о том, что СССР, как такое самостоятельное государство, исчезнет, хотя нам обещают, что в конечном итоге возникнет единая мировая диктатура пролетариата. Но в свете настойчивых утверждений в материалах Коминтерна относительно необходимости тщательного изучения советского опыта и имитации НЭПа и пятилетних планов и, вероятно, военного коммунизма будет ли разумно сделать вывод о том, что то, что ожидал Коминтерн, на практике стало бы расширением Советского Союза, включающим в свой состав новые государства с диктатурой пролетариата?
Пока что мы повторили некоторые важные моменты в теории Коминтерна по проблемам мировой революции. Теперь мы можем сделать общие выводы относительно документальных свидетельств Коминтерна в целом.
Ясно, что документы Коминтерна состоят как из теоретических воззрений, так и из пропагандистских утверждений и лозунгов. Неравнозначность этих свидетельств представляет серьезную проблему для изучающих историю и теорию Коминтерна. Очевидно, больше внимания надо уделить более значимым документам Коминтерна, таким как программа 1928 года, а не примитивным клише из пропагандистских лозунгов. Даже тщательное изучение лозунгов все же помогает глубже понять лежащие в их основе убеждения и предположения. В целом уровень теории Коминтерна в изучаемый период становится хуже, особенно с 1939 по 1943 год. Но даже тогда коммунисты по всему миру продолжали читать тех же самых «классиков», что и раньше.
Кроме того что свидетельства Коминтерна неравнозначны по своей значимости, они грешат схоластикой. Под термином «схоластика» мы понимаем все то отрицательное, что лежит в основе этого термина: обращение к авторитарным источникам, к основополагающим трудам классиков марксизма как к методу доказательства. Снова и снова великие «учителя» – Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, цитаты за или против из их произведений приводились по каждому поводу. Их труды и речи, очевидно, считались более убедительными, чем логическая аргументация, основанная на объективном и независимом исследовании. Но не надо пренебрегать одним фактом: руководство Коминтерна не представляло теорию Коминтерна как ряд доктрин, возникших в 1919 году – в год основания Коминтерна. Считалось, что основные принципы теории Коминтерна были разработаны ранее, сначала Марксом и Энгельсом, а позднее Лениным. Теория Коминтерна в связи с изменявшимися условиями развивала ранее разработанную теорию, уходящую своими корнями в 1840 год. Следовательно, для решения многих важных проблем теория Коминтерна просто взяла определенные формулировки, принятые классиками марксизма. И при новом «учителе» Сталине продолжалось насильственное навязывание «основополагающих трудов классиков марксизма». Конгресс Коминтерна 1935 года, возможно, был самой убедительной демонстрацией принесения в жертву объективных исследований. Лишь труды и речи Сталина служили необходимым доказательством правильности определенных формулировок.
Другой серьезной причиной слабостей, особенно «грехов деяния», было то доминирующее влияние, которое оказывал Советский Союз на протяжении всей истории Коммунистического интернационала. Можно наглядно продемонстрировать несколькими способами тот факт, что контроль, осуществляемый СССР, имел негативное влияние на идеи Коминтерна, как только они предавались гласности. Во-первых, реальное существование СССР как суверенного государства обязательно накладывало определенные ограничения на развитие доктрин и директив Коминтерна и способствовало их превращению в полную, последовательную, откровенно провозглашаемую им теорию. Необходимо было быть осмотрительным во время публичных заявлений по тем щекотливым вопросам, особенно в сфере, соприкасавшейся с национальными интересами СССР. В таких областях теория часто перерождалась в неопределенные пропагандистские лозунги. Неясности и даже некоторые провалы в теории революции явились результатом этого процесса. Если СССР не существовал бы, если бы не существовало ни одного государства с коммунистическим правлением, тогда идеология Коминтерна, безусловно, представляла бы собой теорию в чистом виде, потому что она не была бы сдерживаема той установкой, что было необходимо соблюдать национальные интересы Советского Союза.
Во-вторых, существование СССР оказывало отрицательное воздействие на развитие теории Коминтерна из-за неограниченной, все подавляющей власти, которую имел СССР в мировом коммунистическом движении. Так как единственной коммунистической партией, управлявшей государством, была КПСС, она имела огромные ресурсы, недоступные любой другой коммунистической партии. Поэтому неудивительно, что КПСС обладала правом гегемонии в делах, относящихся к доктрине, и что оппозиция этой гегемонии была слаба и легко подавляема. КПСС не просто была первой среди равных; ее господство было неоспоримо, и все другие коммунистические партии были одинаково бессильны перед ней. Таким образом, теория Коминтерна в значительной степени являлась продуктом КПСС под руководством Сталина, а не объединенных усилий теоретиков из нескольких партий.
В-третьих, существование СССР отрицательно сказывалось на развитии идеологии Коминтерна, поскольку любая мысль подкреплялась ссылкой на советский опыт. Большая часть документов Коминтерна, особенно тех, которые касались вопросов захвата власти и ее последующего использования, основывались только на опыте СССР под практическим руководством КПСС. Слишком часто, вместо того чтобы провести независимое исследование проблемы, представитель Коминтерна выступал за тщательное исследование опыта СССР. Не проводилось надлежащих серьезных исследований различий в социальном, экономическом и политическом развитии различных «капиталистических» стран. Обобщение опыта Советской России стало общей практикой. Безусловно, частые предупреждения, звучащие в материалах Коминтерна, относительно опасности игнорирования национальных различий и в применении опыта Советской России в иностранных государствах использовались механически и без разбора. Но отсутствие литературы, в которой подробно бы говорилось об альтернативах советскому российскому опыту, свидетельствует о низкопоклонничестве перед СССР, на практике осуществлявшим социалистическое строительство.
Проблема отношений между стратегией Коминтерна и стратегией Министерства иностранных дел СССР была, очевидно, особой проблемой, с которой сталкивались представители Коминтерна. Эти две стратегии заметно сталкивались в период с 1928 по 1934 год: более жесткая стратегия Коминтерна была экстремистской, воинственной и бескомпромиссной, тогда как более мягкая стратегия советской внешней политики ратовала за уменьшение международной напряженности как фактора, способствующего внешней торговле, так же как и социалистическому строительству у себя в стране. Более жесткая линия Коминтерна, безусловно, усиливала старые опасения и подозрения иностранных правительств и, должно быть, снижала, в некоторой степени, эффективность более мягкой линии, которую проводило в жизнь советское правительство. После 1934 года эти две стратегии сливаются воедино, и Коминтерн полностью стал поддерживать изменяющуюся внешнюю политику СССР.
Что объясняет расхождение в стратегиях в 1928 – 1934 годах? Одно часто приводимое объяснение говорит о том, что поворот влево, осуществленный в Советском Союзе в 1927 – 1928 годах, был просто отражен в документах Коминтерна, так как КПСС контролировала и СССР, и Коминтерн. В то время как советские лидеры боролись с «умеренными» в рядах КПСС и начали напряженную программу индустриализации и коллективизации в СССР, они продолжили борьбу с «умеренными» в Коминтерне и навязали самую воинственную, фракционную стратегию, которой должны придерживаться коммунистические партии. Тот факт, что непримиримость и воинственность Коминтерна вредят репутации СССР и ослабляют веру в него, либо не был до конца понят КПСС, либо расценивался как неизбежный и неминуемый. Весьма вероятно, что советские лидеры еще не пришли к осознанию того, насколько полезным мог бы оказаться Коминтерн как помощник Министерства иностранных дел СССР.