Комиссар госбезопасности.
Шрифт:
Бежали два уркана да домой,
Лишь только уступили в одесскую малину,
Как поразило одного грозой..!
Затем из темного проема появилась группа оборванных мальчишек, и кто-то закричал, – о! Шкет уже на месте!
При виде незнакомца все замолчали, а самый рослый, передав соседу газетный сверток, подошел к нему, – ты хто такой?
– Он, Марко, хочет определиться к нам на постой, – поднялся Шкет на ноги.
– На постой говоришь? – недобро ухмыльнулся. – А чем будешь платить?
По виду он выглядел лет на пятнадцать, с большими выпуклыми глазами и шапкой курчавых волос.
– У меня ничего нету, хлопцы – тоже встал Пашка.
– А это? – кивнул курчавый на кожушок.
– Грубой* клифт, – поцокал языком второй, в драном морском бушлате.
– А ну снимай! – схватил Марко Пашку за воротник.
В тот же момент тот уцепил его руками за запястье и, вывернув наружу, швырнул в угол.
– Ах ты ж сука, – прошипел, вскочив на ноги, в руке блеснула финка.
Пашка отпрыгнул назад, вырвав из кармана браунинг, – брось, а то убью!
– Ладно, проехали (спрятал нож ). Убери пушку. Остальные стояли, открыв рты.
– Считай, ты у нас живешь, – протянул руку Марко, Пашка пожал жесткую ладонь. Вскоре все сидели вокруг «стола», с удовольствием поедая пахнущую чесноком колбасу и ржаной каравай хлеба, украденные на Привозе.
Компания, к которой примкнул Пашка, оказалась интернациональной. Самый старший – Марко, был из цыган, тринадцатилетний Циклоп (у него косил левый глаз) -еврей, а мелюзга – Шкет и Клоун, русскими.
Они промышляли на Привозе умыкая все, что плохо лежит и тырила по карманам. Заниматься этим Пашка категорически отказался, став искать в городе работу, но такой не имелось даже для взрослых. Заводы и фабрики стояли, народ бедствовал, шиковали только буржуи со спекулянтами да деникинские офицеры.
Вскоре пришлось продать кожушок с кубанкой, быть нахлебником у ребят Пашка не хотел, а потом и сапоги – стал ходить в обносках. По вечерам все возвращались из города в грот, делили еду, что удавалось стырить беспризорникам, и пили из кружек морковный чай. А еще развлекались, как могли и вели разговоры.
Развлечения сводились к игре в карты, засаленная колода которых хранилась у Циклопа и пению блатных песен. Новичка быстро обучили играть в рамс и стос «под интерес», в которых тот вскоре превзошел наставников. В разговорах же обсуждались услышанные на Привозе новости, случившиеся там разборки и похождения Мишки Япончика.
То был знаменитый одесский налетчик, успешно грабивший при всех режимах и считавшийся неуловимым. Заветной мечтой новых Пашиных друзей была попасть в его банду, чтобы повысить квалификацию.
Кроме того, прихватив самодельные факелы из тряпок, вымоченных в нефти, все вместе часто путешествовали по катакомбам, где проживало немало народу. В разветвленных галереях ютились другие группы шпаны, дезертиры и бандиты. Наведывались туда контрабандисты, пряча товары и другой темный люд. Впрочем, сосуществовали все мирно, никто никому не мешал. Все жили по интересам.
Как ни странно, лучше других знал катакомбы Шкет, обладавший особым чутьем выбирать правильный путь и возвращаться обратно. Однажды он даже нашел выход за городом в степи, чем тут же воспользовались. Ночью из катуха* расположенного неподалеку хутора Марко с Циклопом сперли барана, из которого вся компания неделю варила наваристую шурпу.
Пашка же, раздобыв чистый тетрадный лист и огрызок химического карандаша, попросил Шкета изобразить план лабиринта.
– Так это ж не весь, – послюнявил тот грифель.
– Ничего, давай малюй.
Когда тот все сделал (получилось наглядно) аккуратно свернул листок и спрятал в карман, – на всякий случай.
Спустя месяц Пашка нашел работу, помог случай.
Тем ясным ноябрьским днем (осень выдалась долгой и теплой) он как обычно навестил морской порт. У стенки ржавели оставленные командами суда, на рейде дымил трубами британский миноносец, а у одного из причалов разгружался французский пароход. По сходням вверх-вниз бегали с мешками и ящиками на плечах грузчики.
До начала разгрузки Пашка было туда поткнулся, надеясь примкнуть к артели, но его не взяли, – гуляй пацан дальше, хмуро сказал старший.
И теперь, сидя на бухте канатов в стороне и нежась на солнце, он с завистью наблюдал за их спорой работой. Внезапно один из грузчиков, молодой парень, спускавший очередной мешок, оступился и покатился по сходне вместе с ним вниз.
Товарищи бросились к упавшему и подняли, у того была вывихнута нога.
– Слышь, пацан, иди сюда! – махнул Пашке рукой старший. Он, спрыгнув с бухты, подбежал.
– Отвези его домой (протянул купюру), сдача твоя.
Сунув деньги в карман, тот закинул руку парня себе на шею, и оба заковыляли к выходу из порта. Там Пашка нанял пролетку, спросив «куда везти тебя дядя». Авдей, так звали грузчика, назвал Ланжерон. Он находился в десяти минутах езды от порта, на побережье, остановились у небольшой мазанки*, окруженной садом.
Мальчишка расплатился с извозчиком, помог слезть Авдею, поддерживая, завел во двор, а оттуда в хату. Там их встретили его родители, мать стал хлопотать над сыном (нога посинела и распухла) а отец сокрушенно крякнул, – незадача. Потом, окинул мальчишку взглядом, – беспризорник?
– Не,– повертел тот головой. – Ищу работу.
– Ко мне на шаланду пойдешь?
– С радостью,– часто закивал.
Так Пашка стал рыбаком.
Семья оказалась греками по фамилии Васалаки и имела шаланду, на которой отец с братом и сыном ловили ставриду, продавая ее на Привозе. До этого Пашка любил порыбачить у себя в Мелитополе, ловя на удочку в местных ставках окуньков и пескарей. Здесь же рыбалка была совсем другая, сетью. Ранним утром шаланда Васалаки в числе других выходила в море, возвращаясь оттуда под вечер.