Комиссар госбезопасности
Шрифт:
— Я был и остался политработником, — убежденно заявлял Плесцов.
— Разумеется, — соглашался с ним начальник отдела. — Но вы теперь контрразведчик, а не пропагандист. Для пропаганды и агитации у нас в армии достаточно опытных кадров.
— Ко мне же обращаются с вопросами, и я обязан дать исчерпывающий ответ, — не возражал, а объяснял Плесцов и удивлялся: — Как же иначе-то с людьми? Без них я на отшибе окажусь. Наша сила в живом общении, а не в молчании. Так я мыслю свою задачу, в совокупности со страстностью, непримиримостью.
— Но для этого вовсе не обязательно читать лекции, — не отступал начальник. — Не забывайте о своих основных обязанностях.
Плесцов не забывал, однако выговор заработал…
Это произошло августовским утром 1938 года во время отражения японского нападения у озера Хасан. В тяжелом бою возле сопки Заозерной оперуполномоченный Плесцов поднял в контратаку стрелковую роту — командир ее погиб — и отогнал японцев на их прежние позиции. Однако случилось так, что враг расчленил фланги и Плесцов с бойцами оказался в окружении. Он приказал занять круговую оборону на сопке. Бились весь день. Несли потери. Кончились патроны. Плесцов мотался с одного места на другое: тут стрелял из замолчавшего пулемета, там бросался в атаку с группой красноармейцев, чтобы сбить вплотную подобравшихся самураев, а отогнав их, успел с бойцами подобрать брошенный вражеский пулемет и коробки с патронами, крайне выручившие их потом. И всюду Плесцов подбадривал бойцов, находил шутку: «Что такое самурай? Это значит хочет сам в рай. Помочь ему надо».
Трудно сказать, чем бы закончилась для остатков роты схватка в окружении, если бы к вечеру не подоспели свои. Японцы отступили.
Начальник особого отдела посчитал, что Плесцов полез не в свои сани, попал в окружение и вполне мог очутиться в плену. Последнее особенно возмущало его. Ранение Плесцова в бою смягчило наказание, которое начальнику отдела вскоре пришлось отменить: командование Дальневосточной армии представило оперуполномоченного Плесцова к правительственной награде, и ему был вручен орден боевого Красного Знамени.
Михеев узнал эту историю недавно, знакомясь с Плесцовым, прибывшим из высшей школы НКВД. Прочитав личное дело Плесцова, Михеев одобрил и стиль его работы, и похвальную храбрость в бою. Но при этом все же заметил: «Однако забывать о своем основном назначении ни при каких обстоятельствах нельзя. В этом ваш бывший начальник отдела прав».
Нынче Михееву снова захотелось повидать Плесцова. В прошлый раз им не удалось поговорить как следует, и теперь Михеев чувствовал потребность завершить разговор. Да и надо было узнать, как обстоят дела с занятиями по боевой подготовке сотрудников управления, проследить за которыми он поручил лично Ивану Михайловичу.
— Посещаемость стопроцентная, за исключением больных, командированных и занятых неотложными делами с разрешения руководства, — доложил Плесцов.
— Дайте-ка мне списочек этих освобожденных от занятий. Кстати, что у нас запланировано на понедельник?
— Утром два часа обзорная лекция по Боевому уставу пехоты — часть вторая, — ответил Плесцов. — На следующей неделе — продолжение. Читает преподаватель тактики…
— Почему, однако, по второй части, а не по первой? — недоуменно спросил Михеев.
— Все-таки нам не очень удобно… — замялся Плесцов.
— Ах вот в чем дело, — догадался Михеев. — Шпалы в петлицах не позволяют изучать обязанности бойца, тонкости тактики взвода и роты, масштаб мелковат. Нам, значит, подавай посолиднее: полк, дивизию!
— Тут я оплошал, — честно признался Плесцов. — Преподаватель, видимо, так и решил, как вы сказали. А я не стал возражать.
— Передайте мои слова про то, что чекистам не помешает и первая часть устава, не всем приходилось командовать взводом и ротой.
— Хорошо, я поправлю положение.
— Запланируйте и мою лекцию «Оборонительные сооружения». Меня ведь после академии рекомендовали начальником инженерной службы дивизии, — уважительно к должности сообщил Михеев и задумчиво, словно для самого себя, заключил: — Я ничего не забыл.
Потом он неожиданно спросил Плесцова:
— Где должен находиться оперработник во время наступления, допустим, обслуживаемого им полка?
— Он должен, по возможности, способствовать успешному решению боевой задачи.
— А конкретнее?
— Его место и возле командира полка, в штабе, и в передовых подразделениях, и, конечно, там, где случилась заминка.
— Как же ему успеть и там и сям?
Плесцов не задумывался:
— Он должен везде поспевать, на то он и зовется оперативным работником.
— А в оборонительных порядках?
— Прежде там, где труднее всего, — с нажимом сказал Иван Михайлович, и глаза его сверкнули — вспомнился неравный бой у Хасана.
Но Михеева интересовал уже другой, щекотливый, как ему думалось, вопрос:
— Ну а при вынужденном отступлении?
Склонив голову, Плесцов с хитринкой в глазах усмехнулся:
— Мы этого не проходили. Да и нет у особистов такого устава, как Боевой устав пехоты. А вообще-то подобное руководство нужно бы. Боевой устав чекиста! А сокращенно — БУЧ, — поморщился Плесцов. — Не очень звучно выходит. Тогда вернее будет создать боевое руководство для чекиста. Вот там бы я и записал: «При прорыве обороны противником и вынужденном отходе оперработник обязан предотвратить панику, бегство, разброд. Он имеет право лишь на организованный отход в боевых порядках. В любом случае он должен показывать личный пример стойкости и мужества».
Михеев с интересом слушал подчиненного, безоговорочно приняв его толковую и своевременную мысль о создании продуманного боевого руководства для армейских чекистов. Это руководство должно разъяснить особистам их роль и задачи в бою, четко определить права и обязанности.
А Плесцов завершил разговор словами:
— Армейский чекист в критический момент боя должен уметь заменить выбывшего из строя командира, не говоря уже о политруке.
После Плесцова Михеев заглянул к старшему лейтенанту госбезопасности Петрову. Тот вскочил из-за стола, едва не уронив стул.