Комиссаржевская
Шрифт:
Среди этих ролей особенное место в репертуаре и сценической жизни Комиссаржевской заняла роль Рози в новой тогда пьесе Зудермана «Бой бабочек», шедшей в Вильне впервые для ее бенефиса.
Незадолго до бенефиса, в середине сезона, произошел почти небывалый в летописях театра случай: Незлобии предложил Комиссаржевской контракт на новый сезон с повышением жалованья.
Одновременно он приглашал ее и на летние гастроли в Старую Руссу.
Вера Федоровна растерялась. Никто из ее товарищей еще не получал от антрепренера подобных предложений. Предложение было как нельзя более выгодным и приятным: оно обеспечивало артистку почти на два года работой и давало возможность прожить еще два года в родной Вильне, где многие еще помнили Золотую
Но, с другой стороны, вопрос об Александринском театре был только отложен, и Вера Федоровна об этом не могла забыть. Она посоветовалась с единственным другом. Бравич сказал:
— Контракт подписывайте, но с условием, что в случае надобности театр отпустит вас на три дня для дебюта в Александринский театр.
Бравич обладал деловым умом. Комиссаржевская выговорила у Незлобина право на отпуск для дебюта и подписала контракт.
Принимая бумагу и пряча контракт в стальной шкаф, Незлобин напомнил артистке о приближающейся поре бенефисов.
— Выбрали вы что-нибудь для себя?
Вера Федоровна и дома и с товарищами не раз затевала разговор о пьесе для бенефиса, спрашивала совета, перебирала сама все сыгранные роли, но не могла ни на чем остановиться.
Незлобин деликатно ждал ответа.
— Выберите сами, Константин Николаевич!
— Вот что, Вера Федоровна, давайте сделаем, — предложил Незлобин. — Я просмотрел одну пьесу. Думаю, публике она придется по вкусу и вам подойдет. Это «Бой бабочек» Зудермана. Возьмите-ка, — вынимая из своего стола новенький томик, продолжал он. — Рози — ваша роль!
Пьеса показалась актрисе интересной, и она начала готовить роль Рози, девочки-подростка. Когда остальные роли были распределены и расписаны, Вера Федоровна и спать ложилась с тетрадкой, вдумываясь в каждое слово, в каждую фразу текста.
Спектакли с участием Комиссаржевской неизменно давали полные сборы. На бенефис ее билеты были распроданы за неделю. Вере Федоровне и на ум не пришло ездить по знакомым, предлагая билеты на свой бенефис, как это приходилось делать некоторым ее товарищам по труппе.
Мария Николаевна под вечер проводила дочь, неся за ней коробку с голубым платьем для Рози. Она помогала Вере одеваться, причесываться вплоть до стука в дверь:
— На выход!
Мария Николаевна перекрестила свою Верочку и поспешила в оркестровую яму — смотреть, как встретят бенефициантку.
Когда поднялся занавес, Рози в светло-голубом платьице задумчиво стояла у окна, слушая болтовню своей сценической матери. Шум, гром, вопли театрального зала заставили ее оглянуться и приблизиться к рампе. В тот же момент из «кукушек» — самых верхних, крайних лож — посыпался разноцветный дождь бумажных угольничков, квадратиков, кружков, быстро покрывший цветным ковром рампу, пол сцены, ближайшие кресла партера, барьеры нижних лож. Мария Николаевна на лету поймала несколько листков. На красных было напечатано: «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо сердечное скажет вам, Вера Федоровна, русский народ!» На зеленых — простое приветствие: «Нашей любимой артистке В. Ф. Комиссаржевской горячий привет!» На голубых: «Нашей гордости — привет от Вильны».
О самом спектакле подробно рассказывает в своих воспоминаниях писательница, виленский старожил Александра Яковлевна Бруштейн, театральный человек с детства.
В первом действии Рози с упоением хлопочет по хозяйству, в доме ждут гостей — жениха старшей сестры Эльзы и его отца. И Рози, как настоящий ребенок, наслаждается праздником, лакомится украдкой закуской, задирает своего родственника Пиголицу — Вильгельма. Доставая праздничные, еще бабушкины чашки, она вдруг задумывается. Сидя на спинке стула и глядя куда-то далеко-далеко, Рози тихонько признается, что «влюблена во всех мужчин на свете». Комиссаржевская говорила это с огорчением, смешным и трогательным, словно сама немножко смущенная такой любвеобильностью. Но
Но Макс — жених старшей сестры. Брак Эльзы не только удача, это спасение семьи от бедности. И потому Рози даже сама себе не может признаться, что ее избранник Макс.
А красавица Эльза, которую Рози обожает, не любит Макса. Женив его на себе, она собирается обманывать мужа вместе с наглым и пошлым коммивояжером Кесслером. Пользуясь любовью младшей сестры, Эльза заставляет девочку передавать свои записки Кесслеру, через нее назначает ему свидания. Рози еще не все понимает, она не видит всей пошлости и грязи этой нечестной сделки, но смутно догадывается, что это все против ее совести. Ей больно огорчить отказом Эльзу, но она не может предать и Макса.
Неуловимо, тонкими штрихами показывала Комиссаржевская, что Рози не похожа на своих сестер и потому она несколько чужая в своей родной семье. Это достигалось не впрямую — Рози не держалась дичком, не сторонилась семьи. Она, как никто из сестер, любила мать, гордилась своими сестрами, больно переживала семейные огорчения. Она говорила без лицемерных мещанских интонаций, держалась очень естественно и мило, все ее движения были изящны и благородны. Даже порывистость Рози была тоньше «хороших манер» ее сестер. Может быть, ключ к тому и был в творческом начале, заложенном в Рози, в тех бабочках, которых она рисовала на веерах для продажи. Она по-детски серьезно, хотя и очень наивно, относилась к своей работе и обижалась, когда о ее бабочках говорили пренебрежительно.
В третьем акте Кесслер, сговорившись с Эльзой о свидании у них в доме, дает Рози выпить несколько бокалов шампанского, чтобы девочка не мешала им.
Благодаря удивительно тонкому смешению детского и девического, каким наполняла роль Рози Комиссаржевская, ей удавалась сцена опьянения Рози — пожалуй, самая трудная в пьесе. Комиссаржевская выпивала первый бокал, прижмурившись от удовольствия, как ребенок, впервые пробующий что-то лакомое и вместе с тем запретное. Кесслер подливал ей еще вина, и Рози становилась смелой и решительной. Привстав, она смотрит на Эльзу осуждающе, строго. «Эльза не должна пить за Макса!» — приказывает она. И тут же добавляет с горечью, словно ей тяжело признаться в этом: «Эльза этого не стоит!» С Кесслером, с которым обычно она разговаривала, как девочка со взрослым, теперь говорит равнодушно, развязно. Величественно-небрежно играя собственными локонами, она заявляла ему, что была в него влюблена когда-то, давно. «Но теперь, — заканчивала она, глядя на него пренебрежительно, — теперь я вас больше не люблю… Ни капельки, вот!..»
Рози, наконец, засыпает. Но тут приходит Макс, предупрежденный отцом о возможном заговоре против него, Макса. Возмущенный обманом Эльзы, потрясенный удивительно жалким видом спящей опьяненной Рози, Макс решает не связывать себя с женщиной, подобной Эльзе.
В последнем действии с самого появления Рози — Комиссаржевской было видно, что за истекшую ночь в ней произошли большие перемены. Внешне ничего не изменилось — то же полудетское платье, поношенная шляпка с пером, подаренная, видно, старшей сестрой. Но Рози-ребенка, Рози-девочки больше не было. — Был взрослый человек, страдающий и измученный. Она измучена мыслью, что мать и сестры так и не устроили благополучие семьи и потому они растеряны, угнетены. И Рози готова взять всю вину на себя: пусть все думают, что это она, Рози, пьянствовала с Кесслером, это она его любовница. Этого требует от нее мать, так велит долг перед семьей. Но как предать Макса, к которому тянется ее чистая душа, как позволить ему подумать о ней так дурно?! Как пойманная в клетке птичка, мечется Рози между двумя решениями — как быть, кому придется нанести ей более жестокий удар?