Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

¹⁴Все ярко, все бело кругом.См.: Томсон, «Зима» (изд. 1730–38 гг.), строки 232–34:

Внезапно поля Облачились в свои зимние, чистейшей белизны одежды, Все сияет и сверкает…

II

Зима!... Крестьянинъ, торжествуя, На дровняхъ обновляетъ путь; Его лошадка, снгъ почуя,   ⁴  Плетется рысью какъ нибудь; Бразды пушистыя взрывая, Летитъ кибитка удалая; Ямщикъ сидитъ на облучк   ⁸  Въ тулуп, въ красномъ кушак. Вотъ бгаетъ дворовый мальчикъ, Въ салазки жучку посадивъ, Себя въ коня преобразивъ; ¹²  Шалунъ ужъ заморозилъ пальчикъ: Ему и больно и смшно, А мать грозитъ ему въ окно...

Эту строфу часто можно встретить в русских школьных учебниках как отдельное стихотворение, озаглавленное «Зима»; а в 1899 г. некто Плосайкевич сочинил «Детский дуэт» на текст этой строфы, из которой выкроил восьмистишие «Русская зима» и шестистшие «Мальчик-забавник».

^1–4Масса нелепостей, которыми полны переводы пушкинского романа у Сполдинга (1881), Дейч (1936), Элтона (1937) и Рэдин (1937), не имеет, разумеется, ничего общего с «ЕО».

¹⁰жучку (курсив в русском тексте). Маленькая черной шерсти собака и, в расширительном смысле, любая маленькая «дворняжка».

III

Но, можетъ быть, такого рода Картины васъ не привлекутъ; Все это низкая природа;   ⁴  Изящнаго не много тутъ. Согртый вдохновенья богомъ, Другой поэтъ роскошнымъ слогомъ Живописалъ намъ первый снгъ   ⁸  И вс оттнки зимнихъ нгъ: Онъ васъ плнитъ, я въ томъ увренъ, Рисуя въ пламенныхъ стихахъ Прогулки тайныя въ саняхъ; ¹²  Но я бороться не намренъ Ни съ нимъ покамстъ, ни съ тобой, Пвецъ Финляндки молодой!

³низкая природа.Здесь Бродский дает идиотски-глупый комментарий: «Дворянские читатели были оскорблены реалистическими описаниями природы». На самом же деле, Пушкин, конечно, имеет в виду среднего читателя, приверженного всему французскому, «утонченный» вкус которого — «le bon go^ut» — мог быть оскорблен.

⁶Другой поэт;^7–13первый снег… В примечании к рукописи (ПД 172), подготовленной для издания 1833 г., читаем: «Первый снег Вяземского. Красивый выходец и проч. Конец [стихотворения]. Барат[ынский] в Финл[яндии]».

Отрывок из «Первого снега» Вяземского (1819; см. мой коммент. к эпиграфу главы Первой) звучит так:

Красивый выходец кипящих табунов, Ревнуя на бегу с крылатоногой ланью, Топоча хрупкий снег, нас по полю помчит. Украшен твой наряд лесов сибирских данью, И соболь на тебе чернеет и блестит… .......................................................... Румяных щек твоих свежей алеют розы, И лилия свежей белеет на челе.

Убедительный пример цветистого и многословного стиля Вяземского, изобилующего определениями и определениями определений. Стихотворение заканчивается (строки 104–05):

О первенец зимы, блестящей и угрюмой! Снег первый, наших нив о девственная ткань!

Пушкин легко догнал и оставил позади Вяземского и Баратынского (см. следующий коммент.) в своих небольших стихотворениях «Зима» (1829) и «Зимнее утро» (1829), краски которых восхитительно чисты, а язык гармоничен, лаконичен и близок к разговорной речи.

^13–14 Ссылка на фрагмент из «Эды» Баратынского, опубликованной в «Мнемозине» в начале 1825 г., а также в «Полярной звезде» в том же году. Этот фрагмент несколько отличается от текста 1826 г. (строки 623–31):

Сковал потоки зимний хлад, И над стремнинами своими С гранитных гор уже висят Они горами ледяными. Из-под сугробов снеговых, Кой-где вставая головами, Скалы чернеют: снег буграми Лежит на соснах вековых. Кругом все пусто. Зашумели, Завыли зимние мятели.

Наш поэт явно изменил свое мнение и решил-таки вступить в состязание с Баратынским, что было не так уж трудно. В Татьянином сне Пушкин освобождает потоки от оков зимы (глава Пятая, XI) и дает более величественное изображение сосен (глава Пятая, XIII). Баратынский заменяет сосны «мглой волнистой и седой», в которой «исчезает небо» в издании «Эды» 1826 г.

IV

Татьяна (Русская душою, Сама не зная почему.) Съ ея холодною красою   ⁴  Любила Русскую зиму, На солнц иній въ день морозной, И сани, и зарею поздной Сіянье розовыхъ снговъ,   ⁸  И мглу Крещенскихъ вечеровъ. По старин торжествовали Въ ихъ дом эти вечера: Служанки со всего двора ¹²  Про барышень своихъ гадали И имъ сулили каждый годъ, Мужьевъ военныхъ и походъ.

^6–7зарею поздной / Сиянье розовых снегов.Ср.: Томас Мур, «Любовь ангелов» (1823), строки 98–99, «История первого ангела»: «… снег / Розоватый в закатном пламени».

«Поэзия мистера Мура, — писало „Эдинбургское обозрение“ в феврале 1823 г. — это роза без шипов — на ощупь она как бархат, цветом — багрец… Поэзия лорда Байрона — колючая куманика, а иногда и смертоносный анчар» (см. коммент. к главе Первой, XXXIII, 3–4).

В этом образе «розовых снегов» наш поэт создает амальгаму из мороза и роз («морозы — розы») на основе «ожидаемой рифмы», брошенной читателю в главе Четвертой, XLII.

¹⁴Мужьев.Множественное число винительного падежа, употребленное здесь, — вульгаризм в речи этих самых служанок более уместный, чем правильное «мужей» (которое появляется в издании 1828 г. и затем в том же году исправляется на ныне принятое в перечне ошибок, приложенном к главе Шестой). Интересно, что предсказание сбылось — Ольга выходит замуж за улана, а Татьяна — за важного генерала.

V