Коммод. Шаг в бездну
Шрифт:
— А моя?! — воскликнул молодой человек. — Моя личная безопасность будет обеспечена победой на севере? И дождемся ли мы когда-нибудь победы? И сколько будет стоить организация новых провинций. Известно ли тебе, что в Риме уже полгода не было денежных раздач плебсу. Ты полагаешь, что населению столицы по сердцу подобная бездеятельность цезаря? Все хлебные раздачи, проведенные в последнее время, превращались в постыдный фарс. Недавно в давке возле государственных складов было задавлено более десятка человек. Известно ли тебе, что в банях начали пренебрегать строжайшим запрещением отца лицам разных полов купаться совместно? Ты полагаешь, что подобные безобразия добавляют уважения к власти? Я уже почти три месяца держу в руках бразды правления, а в Риме до сих пор не было проведено
— Луций, — развел руками Помпеян, — какому разумному человеку придет в голову обвинять тебя в этих неустройствах? И что такое гладиаторские игры? Развлечения подлой черни. Твой отец…
— Я уже просил, Клавдий, не тыкать мне в лицо именем моего божественного отца. Мне лучше, чем кому бы то ни было известно, как мой отец относился к подобным мероприятиям. Сколько раз меня подвергали беспрецедентным наказаниям, за то, что я без разрешения убегал на представления гладиаторов, просиживал у них казармах! Я помню все! Марк поступал подобным образом, потому что у него были присущие только ему достоинства. Он желал и мне привить свои сильные стороны. Но я другой! Понятно?! У меня иные плюсы, я отличаюсь другими добродетелями. Я уверен, что отсутствие развлечений в Риме, скандалы с продовольственными раздачами, тем более небрежение при совершении религиозных обрядов всерьез угрожают моему положению в государстве. Ты говоришь о разумных людях. Покажи, где они, умники? Наш родственник Дидий Юлиан? Его едва ли можно отнести к философам? Он рад — радешенек, что больше нет необходимости читать на ночь диалоги Платона, заучивать наизусть сентенции Эпиктета и Сенеки. Те же чувства испытывают и большинство отцов — сенаторов. Прими во внимание, что во времена моего божественного отца никто не заставлял этих людей набираться чуждой им по самому духу учености. Это не отец придумал, это подданные решили, что незнание текстов Зенона, Аристотеля и Платона является самым большим несчастьем, какое может постичь человека в бренной жизни. Теперь Дидий Юлиан страдает от невозможности влезть на Клиобелу. По сообщениям Ауфидия того же рода муки испытывает подавляющее большинство прежних приверженцев киников, стоиков, Эпикура. Люди, успевшие расхватать при моем отце хлебные должности, сейчас маются не зная, какой страсти привержен новый цезарь! Чем он заполняет iners otium? 7 Так называемых умников, истинных философов я не беру в расчет. Эти подпевалы в сенате способны только грызться из-за кости, брошенной им очередным правителем. Главное, вовремя наградить кого косточкой, кому подкинуть кусок пожирнее. Пока они ссорятся между собой, они не опасны.
Но вот чем я жертвовать не могу, так это мнением плебса! Народ должен видеть своего правителя, ощущать в нем божество во плоти. Должен восхищаться им, жрать даровой хлеб, сутками просиживать в цирке, переживая за того или иного наездника или возничего. Житель Рима должен иметь возможность ежедневно, ежечасно ставить свой грязный обол на того или иного гладиатора или актера. Если у него нет такой возможности, если нет гладиаторских игр, если нет скачек, театральных представлений, если шлюхи начинают философствовать и отказывать в объятьях, если воры и убийцы начинают исправляться и забывают исполнять свое постыдное ремесло — другими словами, если начинает торжествовать добродетель, он идет в харчевню и с горя пропивает свой обол, а потом начинает прислушиваться к шептунам, которые напоминают ему, как было хорошо в прежние времена и как плохо в нынешние. Хотя он уже плохо помнит, каково оно было в прежние времена…
— В твоих руках армия! — воскликнул Помпеян. — В твоих руках сила!
— Оно и видно, в чьих руках эта сила! — усмехнулся Луций. — Особенно наглядно вы, наставники, продемонстрировали мне это на последнем совете. Все, что я бы не предложил, подвергалось осмеянию. План, составленный преданными мне людьми, был назван «смешным» и «неуклюжим». Каково? Так что в моих руках пустота, а сила в чьих-то иных руках.
Он прервал речь и ловко на лету поймал муху. Оборвал крылья и показал дяде.
— Вот
Помпеян опустил голову.
— Ты же знаешь, Луций, мы давно уже не живем вместе. Мы с ней разные люди, я искренне предан тебе.
— Знаю, — кивнул император, — и ценю твою преданность. Тем не менее отпиши жене. Я приказываю.
— Будет сделано, цезарь.
— Теперь ступай.
В коридоре Клавдий Помпеян нос к носу столкнулся с декурионом императорских спальников Клеандром. Он схватил упитанного, с длинными кудрями, красавчика — раба за шиворот, и принялся больно тыкать носом в стену.
— Это ты, червь, мутишь воду? Меня не проведешь. Ты подбиваешь цезаря бросить все и вернуться в Рим?
Раб терпеливо перенес выволочку, ответил с некоторым даже подобострастием.
— Господин ошибается. Мое дело постель. Я никогда бы не посмел наставлять цезаря.
— Врешь, негодник! Кто такая Клиобела? Почему ее возвели в сан Венеры Виндобонской?
— Клиобела — кухарка, господин. Ее сан — это шутка, а почитание в качестве богини не более чем игра.
— Опять врешь. Ее кухня — это обитель Приапа, 8 а сама она дерзкая вакханка! Ты подсунул свою сожительницу императору. Я давно приглядываюсь к тебе. Ты — червь!
— Я — червь, — охотно поддержал проконсула Клеандр. — Чему же червь может научить правителя мира?
Помпеян задумался. Не сразу нашел что ответить. Когда же сообразил, коротко ткнул раба в ухо и двинулся к выходу, шурша тогой и цокая каблуками подбитых солдатских сапог. Клеандра поволок за собой.
Раздражение душило его. Почитание небесной богини, прародительницы всего живого — это, оказывается, игра! Можно, понимаете ли, воздавать почести кухарке и при этом настаивать на утверждение дерзкого и неразумного плана наступления на варваров, цель которого, по меньше мере неясна. Много ли сокровищ он добудет в Дубовом урочище?! На тысячу талантов золота и серебра не наберется.
Здесь Помпеян несколько осадил себя. Прикинул, если Бебий Лонг взялся за это дело, выходит, игра стоит свеч? Может, та же мысль посетила Пертинакса и прочих опытных людей? Почему же Сальвий неразумно уперся? Ответ ясен — ему обидно лишиться поста главнокомандующего, доставшегося ему при прежнем принцепсе. Где ты теперь, Марк? Где же твои добродетели? Отчего не воплощаются в тварном мире звучные идеи добра, согласия, исполнения долга, справедливости и человеколюбия? Отчего не пролились они на твоего сына благодетельным и оплодотворяющим дождем, не научили его, что интересы государства прежде всего. Теперь каждый за себя. Хотя бы тот же Пертинакс. Возражает, хмурит брови, но всегда до определенного предела.
На пороге отпустил Клеандра, коротко бросил ему.
— Ступай, — и двинулся к своему паланкину, стоявшему посреди двора.
Уже в пути, когда четверо плечистых, громадного роста негров — лектикариев подняли носилки и двинулись в сторону ворот, а затем вверх, по улицам Виндобоны, Клавдий мыслями вернулся к разговору с молодым императором.
Вздохнул.
Скучно на этом свете, граждане! Скоро начнутся казни, посыплются головы в корзины палачей. Время ходит по кругу и на смену божественному Августу пришел жестокосердный Тиберий, а безжалостному убийце Домициану наследовал совершенный во всех отношениях Траян. Все повторяется, все непременно возвращается к некоей исходной равновесной точке, затем кровавый круг начинается сызнова. Печалило, что одной из запоминающихся примет нового времени окажется и срезанная с плеч золотоволосая голова племянника. Так свидетельствует история. Равнодушно подумал, что и его голова не навечно насажана на плечи.