Коммуна, или Студенческий роман
Шрифт:
Наборный паркетный пол утратил былую помпезность и ныне походил на того самого Ваську, который хоть и мог всё ещё цитировать наизусть целые главы, от Ерофеева до Бальзака и Шекспира, но медленно и верно умирал от самого что ни на есть пролетарского цирроза печени. Так и чудесные дощечки, некогда любовно подобранные и подогнанные одна к одной в некий узор, были затоптаны, заёрзаны и засраны. Но, казалось, всё ещё сохраняли былую весёлость, остроумие и даже некий блеск. Или хотя бы лоск.
«Глупо наделять неодушевлённое человеческим. Хотя в иных человеках и вовсе нет ничего одушевлённого. Взять хотя бы эту бабку. Паркет под её ногами точно живее!»
На стене слева висели в ряд пять электрических счётчиков. Огромных, чёрных, покрытых пылью, больше похожей по консистенции на известь. Это такая пыль, которая уже сама заслужила быть покрытой пылью. Скрывающийся под очередной эпохой предыдущий культурный слой. Внизу – страшные, толстые, сведённые судорогой провода. Чёрные кителя и белые ломаные руки военнопленных. Офицеров СС, с их аляповатой формой захватчиков с третьего спутника Юпитера… Почему офицеров СС? – «Не знаю. Отстань!» – А Юпитер при чём? – «Ты хочешь, чтобы я сказала, что они похожи на старые грязные счётчики электричества?» – Я всегда хочу того, чего хочешь ты. Потому что я – это ты и есть, балда!
Справа и слева вдоль стен стояло множество разнокалиберных шкафов, шкафчиков, тумбочек, стеллажей и полок, заставленных разнообразным хламом. Позже в их недрах Полина обнаружила невероятно интересные предметы, книги и даже любовные письма разной степени далёкости прошлого. Но пока, на первый беглый взгляд, в дрожащих тенях керосинки всё это напоминало ей Кафку.
На стене справа висели огромное цинковое корыто и велосипед. Судя по осязаемой на расстоянии толщине «культурных слоёв», ни тем ни другим не пользовались лет пятьдесят. На одной из тумбочек в треснувшей вазочке стоял букет засушенных бессмертников, какие растут под Казанью, куда Полина вместе с тёткой отправлялась каждое лето.
«Наверное, тётка Валька привезла… Лет десять назад», – подумала Полина и от этого почему-то защемило сердце. Котёнок пошевелился в сумке и что-то крякнул нечленораздельно. «Таможня» оставила изучение паспорта и сделала стойку на звук.
– Эттто ещщщё шшшто такое?! – прошипела старуха, ткнув пальцем в направлении сумки.
– Это мой кот! Где я – там и он! Оставить мне его некому, а выбрасывать животных религия не позволяет! – огрызнулась Полина. – И вообще! Если позволите, я войду, наконец! Я здесь прописана, если вы уже прочитали! – изрекла она, вложив как можно больше сарказма в «если позволите».
– Входи. Это же теперь твоя комната, – монстр никак не отреагировал на сарказм. Попросту не заметил. – Пока твоя комната. Сегодня прописана. Завтра – выписана! – вдогонку добавила старуха.
– Паспорт, – напомнила Полина.
– На, держи! – она сунула Полине паспорт, задев её своими узловатыми сырыми ручищами. Неприятно.
«Как будто к жабе прикоснулась», – мимоходом отметила Поля. В данный момент она была студенткой второго курса, и в начале первого семестра на цикле нормальной физиологии они уже пользовали жаб. Так что каковы они на ощупь, девушка уже знала. Точно такие, как эти руки.
– Принесёшь справку из кожвендиспансера, и по понедельникам – твоя очередь мыть полы в коридоре, кухню и туалет. У нас принято поддерживать чистоту! – продолжила старуха свои приветственно-ознакомительные речи.
– Ага! – подала реплику Полина, едва сдерживая смех.
«Нет! Надо же! Справку из кожвендиспансера. Зощенко возвращается! Чистота! Это вот эти полы, офицеры СС с Юпитера и её халат – чистота?!»
– Телефон больше десяти минут не занимать! Никаких компаний! Никакого шума! В туалете не блевать! – перечисляла старуха с интонациями тюремного надзирателя.
– Извините, что прерываю, но вы не представились или я не расслышала? – перебила её Полина.
– Я думала, твоя тётка много рассказывала обо мне, – в глазах старухи вспыхнули странные огоньки. Впрочем, тут же погасли.
– Ни единого слова. Мы с ней были не очень близки. Сказала – есть соседи. Есть вредные и не очень. Всё как всегда в любой коммунальной квартире.
– «Всё как всегда»! – передразнила визави. – Много ты знаешь о коммунальных квартирах, пигалица!
– Ну, я уже поняла, что узнаю здесь многое. Но для начала всё-таки неплохо было бы узнать, как вас зовут, а то как-то неудобно. Я не знаю, как к вам обращаться. Происходить это, видимо, будет редко, но хотелось бы, чтобы по возможности вежливо. Раз уж мы теперь соседи.
– А я смотрю, ты острячка. Ну-ну. Чувствую, будет весело, – старуха не то кашлянула, не то заскрипела. – Зовут меня Неля Васильевна Аверченко, ответственная квартиросъёмщица! – сиплым голосом отрекомендовалась она. – «Бабой Нелей» не называть! И если твой кот нагадит в коридоре – убью! – В последнее предложение она вложила столько злобы, что Полина поняла – пообещали убить отнюдь не кота. Или не только кота.
«Это же та самая «падла Нелька»! Это же именно она выбрасывает котят с балкона, да?! Неудивительно, что Тигр так испугался. Если тебя выбросят с балкона – будь ты трижды уссурийский, – тебе станет не очень-то по себе при виде, запахе и звуке того, кто… Цирк какой-то! Зачем это она?»
Вслух же новая жиличка лишь вежливо произнесла:
– Разрешите, я всё-таки пройду.
– Полина… – вдруг молвила старушенция почти человеческим голосом.
– Да? – моментально смягчилась Поля. Девушка она была добрая и чувствительная. Ехидство было всего лишь защитной реакцией. Она никогда не нападала первой, не хитрила и не обманывала без нужды. Чтила презумпцию порядочности и к людям относилась хорошо.
«Чего это я ополчилась на бедную старушку? Она одинокая, старая, несчастная женщина, а я шуточки шучу, кобылица эдакая!» – А котятометательный балкон как с «бедной старушкой» сочетается? – «Ну, может…» – Но не успела Полина ответить альтер-себе, как услышала:
– Сука была твоя тётка Валька редкостная, чтоб она сдохла быстрее! – бросила ответственная квартиросъёмщица и пошаркала прочь по длинному коридору.
Альтер-Поля самодовольно хихикнула. Полина вздохнула и ничего не ответила. Она дождалась, когда старуха исчезнет за поворотом и наждачное скольжение её доисторических тапок по мезозойскому мусору коридора окончательно стихнет. Затем достала из сумки зажигалку и медленно пошла, стараясь ни обо что не ушибиться, не поскользнуться и дойти до комнаты живой и, желательно, здоровой.