Коммуна, или Студенческий роман
Шрифт:
– Примус, у тебя есть сигареты? – перебила его Полина.
– Есть. Неужто Анна Ярославна курит?
– Курит. Иначе какого чёрта в Европу табак завезли? Кстати, его до Анны Ярославны или после завезли? Когда там Великие географические открытия начались? И спит ли Вадим с Иркой?
– Детка! Оставьте эти ваши дешёвые приёмчики, коих вы не знаю где набрались, для сопляков. Примуса на неожиданный ряд вопросов и все двадцать два метода активного дознания не возьмёшь! – Он прикурил сигарету и протянул её Полине. – Затягивайся осторожно. Это «Ту-134»… Ага. А эту – ни разу… Что касается Вадима и Ирки, то непосредственно акта совместного сна или, что вы, вероятнее всего, имеете в виду – совокупления, не обязательно предполагающего совместный сон, я не имел ни радости, ни печали наблюдать. И для информации, на будущее, так сказать: совместный сон вкупе с совокуплением – это уже любовь, детка! – Примус щёлкнул Полину по носу и глубоко затянулся. – Ух, «Ту-134» молдавского производства – это смерть мухам, доложу я вам! Дыму – вагон, а КПД – как у паровоза!.. Так вот, это всё, что я могу вам ответить по данному вопросу. И поскольку я, несмотря на то что пошёл в медицинский, имею аналитический склад ума, то руководствуюсь в своих выводах только наличными фактами. И чего я лично не видел – того для меня не было. А с вашей стороны, совсем не по крови вам, Анна Ярославна, задавать подобные вопросы. Но я прощаю вам желание выбить из меня ложные сведения, поскольку вы юны и чисты. Но помните на будущее – благородство, благородство и ещё раз благородство!
– Какая там кровь. Я как раз внучка чекиста. Ну, то есть в юности мой дед был чекистом. Потом завязал, – рассмеялась Полина. С Примусом было чертовски забавно!
«Ну вот, прицепилось это словосочетаньице!»
– Давай прогуляемся к этому водоёму?
– Да легко! При одном условии: мы будем болтать о чём угодно – от чёрных дыр и первичной материи до устройства мембраны клетки, от имажинистов до ацтеков, но мы ни словом не помянем моего славного друга Вадю, а равно как и его половой анамнез, а также текущее состояние. Договорились? Мне это неприятно не только как другу, но и как, простите, мужчине! Я – напоминаю – тоже имею на вас некоторые виды. – И Примус церемонно предложил даме руку. Она, приняв игру, с соответствующими ужимками прихватила его под локоть.
На берегу пожарного водоёма (а это был именно он) они слушали лягушачий хор и смотрели на звёзды.
Минут через десять послышался голос Вадима:
– Примус! Полина! Где вы, чёрт возьми?!
– Вам холодно и бесприютно, сэр? – громко отозвался Примус. – Идите на голос, я как раз успею застегнуть штаны! – он заговорщически щекотнул Полину. Та, хихикая, пару раз нарочито громко, по-киношному, охнула и ахнула.
– Идиоты! – Шутки шутками, а судя по резко сократившемуся расстоянию до звука Вадиного голоса, он не шёл, а просто-таки летел сквозь тьму.
– Вы, сэр, решили, что я увлёк юницу в чащу, дабы познать её под сенью дубрав? Вы ошиблись. Во-первых, на этом болоте не растёт сие благородное дерево. Во-вторых, я не мог отказать даме, попросившей меня сопроводить её в более насыщенную кислородом атмосферу. Согласитесь, и она была тактична – я был ближайший незанятый кавалер. Так что надо же мне было как-то развлечь девушку, пока вы были при те… при деле!
Скажите, мужчины – гады? Только что Примус нёс Полине что-то там о мужском благородстве, а как только появился Кроткий – не отказал себе в удовольствии его укусить. Только не говорите мне о честности. Если это честность, то автор – камертон.
– Примус, у тебя язык как помело.
– Не вы первый знакомите меня с этим прискорбным для вас и весьма лестным для меня обстоятельством. Однако я отдаю себе отчёт в том, что если им, моим языком, сильно размахивать, он, это обоюдоострое помело, может ранить не только окружающих, но и своего хозяина. Мне вас покинуть, дамы и господа? – Примус нагло уставился на Вадима. Мол, что скажешь, друг?
– Нет! – пискнула Полина.
Зачем она это сказала? Наверняка ей стоило остаться с Вадимом наедине. Но, ёлки-палки, всё это было так… так… так чертовски забавно!
Они прошлись туда-сюда и через часок вернулись в комнату. Многие уже слиняли на поиски более удобных мест для разговоров-поцелуев-объятий. Кто-то вышел, как и наша троица, прогуляться. В комнате были обе Ольги, Нила, пара-тройка однокурсников с потока и – да! – на Полиной койке сидел Филипп Филиппыч, пытавшийся придать своим уже слегка залитым глазам фокус.
– Студентка Рррроманова! Почему вы шляетесь в компании студентов Короткова и Евграфова?
– Филипп Филиппович! – отрапортовал Примус-Евграфов. – Студентка Романова захотела пи-пи, и мы, как настоящие комсомольцы и истинные строители коммунизма, не могли позволить невинной – подчёркиваю: невинной – дщери отечества, комсомолке и строителю того же самого, разгуливать в ночи одной. За кустами могла притаиться кулацкая шобла и лишить её самого дорогого – комсомольской чести! А также совести. И, возможно, даже ума! В страшную эпоху мы живём, товарищи!
Присутствующие рассмеялись. Даже Филипп Филиппыч криво усмехнулся:
– Гладко ты брешешь, Примус. Тебе бы в писаки податься, а не в лекари.
– Я вообще набит талантами под завязку, дорогой наш и любимый Филипп Филиппович! Иногда боюсь, как бы резьбу не сорвало и всё это разом в мир не хлынуло.
– Да уж!.. Ладно, остряки и все прочие, отбой уже давно, а завтра на работу. Так что всем спать! Пошёл я дальше проверять честь, совесть и прочий моральный облик молодого поколения.
– По стаканчику, Филипп Филиппыч? Так сказать, не принятия спиртных напитков ради, а боевого духа поддержания для! – тут же предложил ему Примус. – Ох, нелёгкая это работа – с кого-то стаскивать кого-то! – сочувственно продекламировал он.
– Доиграешься у меня! – фыркнул Филипп Филиппович, но протянутый стакан принял. – А ты чего молчишь, Коротков? Где твоя Ирка? И не лень ей из Борисовки сюда мотаться? Впрочем, ей это родные места. Женись, Вадим! Славная девка. Родители зажиточные. Дом с мезонином, все дела.
Ох, не везло этим вечером бедному Ваде. Так ещё, может, поговорили бы с Полиной про жизнь да про любовь. Поцеловались бы, пообнимались бы. Просто нежных глупостей пошептали бы. Он вполне был способен на нежные глупости и уже почти уговорил себя, что Полина Романова – такая же женщина, как и все остальные. Ну, по крайней мере, так надо думать, чтобы оставаться способным нести нежные глупости. Но… Не везло. Именно сегодня – не везло.
– Хых! – аж крякнул Примус. – Чертовски забавно! – И, схватив Кроткого за плечо, вытащил за дверь. – Ничего он им не сделает, успокойся. Он уже в первый вечер понял, чем это чревато. Да и Вольша там. Что у него, совсем, что ли, инстинкт самосохранения отсутствует? Он-то не местный абориген, а интеллигент, мать его. Хотя, конечно, неизвестно, что хуже. Но если ты сгоряча ему по рылу въедешь, да, прости, за собственные утехи, им всего лишь озвученные, то тебе точно будет плохо. Филя не так пьян, как кажется. Он, в принципе, мужик добродушный. А то, что к нимфеткам страсть питает, ну так кто же в здравом уме к ним ничего не питает? И чем старше филиппы филиппычи – тем нимфетки для них питательнее. Пошли, брат, на берег, упьёмся вусмерть!
Эту часть плана друзья выполнили на отлично с отличием.
Благо назавтра пошёл дождь. И шёл он ровно неделю. Полине очень пригодились прикупленные ей Вадей в Татарбунарах резиновые сапоги и привезённая Вольшей-отцом куртка-ветровка.
За неделю, проведённую между бараком и столовкой, все окончательно перезнакомились. Полина узнала много нового. И весьма для неё шокирующего. Например, что иных не смущает даже соседство чёрт знает скольких парочек – каждый занят тем, чем он занят, и не отвлекается. Ещё узнала, что на втором этаже есть отдельная комната, которая хоть и без замка, но кое-какие отчаянные смельчаки и… как их?.. смельчачки? Дурочки, вернее будет сказать, там закручиваются на проволочку.