Коммуна, или Студенческий роман
Шрифт:
Рекомендую всем, у кого нездоровый дух. После ополаскивания ледяной водой из первого попавшегося жёлоба в условиях предрассветного тумана ни один нездоровый дух в здоровом теле не задержится. Сбежит к кокаинистам. А здоровый – останется.
– Кстати, о вчерашнем, Поль!
– О чём, дорогая? – Полина чувствовала себя на вершине блаженства. – Ну кто бы мог подумать, а?! Теперь понятно, почему Коротков такой энергичный. Потому что полощется тут, как резиновая уточка. Ему хорошо, у него этих самых нет!
– Ну, о том самом. О главном. О большом!
– А-а…
– Есть верное средство завести кишечник и срочно сбегать до белого домика, пока там ещё никого нет. Самые первые встанут только в шесть утра. Куришь? –
– Да пробовала пару раз. Как-то не очень.
– Ну тогда давай ещё раз попробуй! Точно тебе говорю – для кишечника самое оно. Эх, жаль ещё чашечки кофе нет!
– Ты уверена, что именно это надо? Может, таблетку какую съесть?
– Ага. Пургена. Как раз к полю дозреем. Помидорчиками догонимся и – картина маслом! Стоишь ты такая посреди бескрайних томатов, и тут тебя ка-а-ак!.. И понесёшься ты, весело попукивая и даже слегка подсирая на ходу! Давай, по чашке сырой воды и покурим. Не то до каловых завалов доживём и станем цвета неотретушированного Иосифа Виссарионовича Сталина. И вообще, я на год тебя старше. Так что…
Полина засунула в рот сигарету. Неумело потыкалась в зажжённую подругой далеко не с первого раза спичку.
– Тьфу ты! Давай я!
Ольга чуть более умело раскурила сигарету и передала её подруге. Некоторое время они глубокомысленно набирали дым в рот и выпускали его в атмосферу.
– Ну как?
– Да что-то пока…
– А мой отец всегда утром выпивает чашку кофе под сигарету и только после этого…
– А мой вообще не курит, – сказала Полина. – Да и я тоже. Первый раз попробовала, потому что меня мама ругала за то, что я курю. Хотя я не курила. Просто на дискотеки ходила, вот от одежды и пахло. А потом ещё раз с одноклассницей, потому что она иногда по целым неделям одна дома. У неё мама художница. В командировки ездит. Колхозные клубы расписывать. И всякие там провинциальные кинотеатры типа «Родина» или «Факел». Она нас даже однажды застукала и сказала, чтобы если уж мы курим, так курили хотя бы приличное. И пачку «Мальборо» нам от щедрот швырнула. Мы тогда аж до тошноты на разрешённых радостях накурились. Это в десятом классе было. С тех пор больше не пробовала.
– А моя мама, даже если бы я дом спалила, не заметила бы. Вещь в себе. Так папа говорит.
В общем, вместо предполагаемого Большого Похода в Белый Дом обретшие друг друга подруги проболтали целый час и выкурили ещё по парочке «Космоса». То ещё удовольствие, доложу я вам, если вы не знакомы ни с курением вообще, ни с данной конкретной маркой сигарет в частности.
Вышедший к жёлобу в шесть утра голый по пояс Коротков застал двух хохочущих до слёз девиц, пускающих дым в пасторальное сельское утро.
– Отличницы, комсомолки, спортсменки! – хмыкнул он и принялся фыркать, как слон в зоопарке. Полина невольно залюбовалась. Нет, всё-таки мужчина – более совершенная форма жизни, чем женщина. Если бы они с Ольгой тут так хрюкали, крякали и размахивали руками – это выглядело бы как клоунада. А он вот – пожалуйста! – красиво.
– Ты бы не курила на голодный желудок, пигалица! – походя кинул он Полине, подмигнул Ольге и отправился обратно в барак.
Вот тебе и все знаки внимания.
Второй рабочий день мало чем отличался от первого.
Те же бортовые машины. Те же бескрайние поля томатов. Тот же всё ещё так же безумно вкусный борщ на полевом стане. Борщ, чёрный хлеб и арбузы. Вечером – веник, стирка носков, помывка обуви, посещение Белого Дома с чашками-мыльницами. Те же шуточки-прибауточки от Примуса. Та же сдержанность от Короткова. Привет-пока-как дела? – всё хорошо? – ничего не тревожит?
«Гад!»
Полина была несправедлива к Вадиму. Не такой уж и гад. Во-первых, как дурак плясал вокруг неё, когда ей в одну из ночей таки приспичило, а Ольга побоялась с ней идти. Сама она и раньше с этой проблемой справилась. Ну какой ещё молодой мужик будет паяцем скакать в ночи: то «отойди подальше-я стесняюсь-ты услышишь!» – то «подойди поближе-мне страшно-вдруг там, в дырке, злой бабай?» Господи, бабы рожают легче, чем это чудо, извините, какать изволит. Во-вторых, как только Полина устроила истерику: «Не могу больше пить эту солёную каменистую воду!!!» – Вадя куда-то метнулся и поставил ей в комнату целый ящик «Куяльника». В-третьих, ну не обжиматься же с ней по углам и не трахать по-быстрому, пока пацаны понимающе идут покурить. Нет, с этой так не получится. И не потому, что не получится, а потому, что именно с этой – так не хочется. Вернее – очень хочется. Но не так. А пока очень хочется, можно и с Иркой с третьего курса. Что, конечно же, отвратительно, и потом как раз хочется член себе оторвать. Блин, носит эту Ирку сюда, ни стыда ни совести. Хорошо, что эта дурочка Романова ничего не замечает. Она, конечно, вовсе не дурочка. Напротив, умница, каких мало. Но во всём, что касается обычных, земных, бытовых сторон жизни, – полный младенец. Так и хочется запеленать и на ручках носить-баюкать-любить. Как в такое безумно желанное недоразумение ещё и членом тыкать? Неизвестно. Никогда дела не имел. Опыта нет, несмотря на то что рано начал и много тренировался. Ах, девочка, девочка…
Вам не кажется, что дурой была не только Полина Романова, но и Вадим Коротков?
Мысли Примуса и вовсе оставим за кадром. Ибо мыслей у Примуса большую часть времени не было. Врождённая способность к медитации, мощно развитая жизненными обстоятельствами. Безо всяких ашрамов и прочей лабуды. Не надуманных идеологий-учений ради, а суровой необходимости для.
Первая рабочая неделя подходила к концу. Объявили, что воскресенье – выходной день. Малолетние, вызванивайте пап-мам, у кого машины есть или чьей родне на автобусе не лень. Великовозрастные, извините, даже кто в пределах одесской и сопредельных областей – не отпустим. Потому как за вас пошибче отвечаем. Вдруг вы дома упьётесь или ещё чего похуже? Так что тут крутитесь, как можете. Можете, в принципе, в Татарбунары съездить. Областной центр всё-таки. Баня, пиво, кому вино надоело (ой, только не надо строить невинные глазки!), сигареты, все дела. Туда-обратно. Кто в семнадцать ноль-ноль из Татарбунар не прибудет – из института отчислен. Мирон добрый, даже денег авансом отвалит немного. Вот такую примерно речь толканул Филипп Филиппыч.
– Вадя, а кто такой Мирон?
– Ох, дитя, дитя… Тот самый. Держатель подряда. Видела, дядька пузатый периодически на «уазике» по полям рысачит и к нам подъезжает-балакает?
– Ну, разговаривает он только с тобой, положим.
– Разговаривает со мной. Смотрит – за всеми. Умный дядька. Ну вот он и есть фактический феодал здешних мест. И заработаем мы в этом нашем колхозе не в пример тем бедолагам, которых отправили поближе, на виноград. Поближе, да пожиже.
– Вадя, а ты поедешь в Татарбунары?
– Не знаю ещё. К тебе папа-мама приедут?
– Нет. Я им не звонила. И вообще сейчас с ними в контрах. Папа Первой Ольги должен приехать. Обещал и мне куртку захватить. Вот, – Полина печально вздохнула. – Если честно, мне тоже очень хочется в Татарбунары. Там баня. Очень помыться надо по-человечески. Мы с девчонками, конечно, там, в комнате, стараемся, но это всё не то… Мне уже кажется, что я такая грязная, что никогда не отмоюсь. Ирка вот из Борисовки, – Вадим тревожно глянул на Полину, но нет, дитя не в курсе, – говорит, что им там руководитель их, Михаил Борисович, с кафедры физики, душ наладил. Какой-то бак откуда-то приволок, чего-то там устроил для подогрева – и наладил. Но в Татарбунары меня не пустят. Я же из «малолетних». – И Полина ещё раз печально вздохнула. Очень печально.