Коммуналка

Крюкова Елена Николаевна

— На него удар ложится. Саня, куда ты?.. Куда ты… что с тобой… сумасшедшая…

ПРИЛАВОК КОСМЕТИКИ В УНИВЕРМАГЕ. САНЯ И РАИСА ДРУГ ПРОТИВ ДРУГА

— Ты. Средь баночек, склянок — ты. Ты. Флакон грудастый! Гляди — Это ошметки моей красоты, Кою целуют снега, дожди. Ты. Живот мой лезет на грудь. Отдай мне Степана. Слышишь! Отдай. Все мы помрем когда-нибудь. Наш кипяток хлестнет через край. Ты. Салтычиха. Взболтай флакон — Красным кремом морду намажь. Степка-то… донжуан. Фанфарон. Ты. Ты у него — просто блажь. — Что?!.. Вся в черном сюда пришла, Как с катафалка, как с похорон! На нос лезет пузо!.. Была Козочкой — нынче — из платья вон! Ты, китиха!.. Плыви отсель. Мой — твой бывший мужик! Поняла?! Выдохся тот, стародавний, хмель!.. Ежа я голой клешнею взяла. Ты, черная тыква!.. Смело глядишь. А ну, отвали! — Не отвалю. Ты — жирная кошка. Я — тощая мышь. Но Степка — мой. Его я — люблю. — Ты нарываешься. Остерегись. — Бояться —

Смерти? Пускай придет За мною. Давно уж хозяйка-Жизнь К приходу Гостьи лепешки печет. — Не побоюсь решетки-суда — Тебя изведу! Тебя сгною! — А счастье, наверно, уйти туда — И нить, ссучив, оборвать мою… — Поганка! Сявка! Твой гадкий щенок Родится дохлым — попомнишь меня!.. — О Боже мой… Боже… Всяк одинок… И жаждет в морозе — живого огня… — Проваливай. …Что вам?.. Духи?.. Без пробки — Ах, извините!.. … Уйди, говно. — Ты, Райка… Раечка… Как там Степка — Не пьет?.. У него ведь — сердце… давно…

ОТЧАЯННЫЙ БЕГ САНИ ПО ЗИМНЕМУ ГОРОДУ

Все запуржило — белый страх. Бегу по белу свету. Огнь — надо лбом. И тьма — в глазах. А мне и горя нету. А полы шубы — два крыла! Я шапку потеряла. Любила. Верила. Ждала. А мне и горя мало. Драконихой — по белой мгле, По граду ледяному Бегу, лечу вдоль по земле — Обочь родного дома. Там Обитатели живут — Чудесные соседи!.. Капусту жрут и водку пьют — Все волки да медведи… Вот — Дом… Глаза его горят. Я — мимо, мимо, мимо! О шуба, верный мой наряд. Я шубою любима. Один родной, родимый зверь, Мне лижет — шею, пятки… А! Лязгнула стальная дверь… Бежать — да без оглядки! Прощайте, люди в сапогах, В тулупах, грязных робах. Жизнь — белый страх. Смерть — черный страх. И красные сугробы. Мне в страхе надоело жить — Как в бешеной утробе!.. Хочу — снега горстями пить! Хочу — уснуть… во гробе… А шубу ветер так и рвет. Я воздух ртом хватаю. Прости меня, родной народ, Как я тебя прощаю! Родной народ — о, лица злы, Черна одежда, хищно В витринах зришь еду — из мглы, Из очереди нищей… У нас всегда — как бы война!.. Пайки… военных — куча: Опять — шинель!.. А я — одна Во снеговой падучей… А я — одна… А я — бегу, Бегу — от этой жизни! Прожгу — ступнею на снегу — Псалом моей Отчизне! В тебе на свет я родилась. В тебе росла и выла. Твою, молясь, я ела грязь. Твоих волков любила. И, волк по имени Степан, Прощай!.. Прощай навеки!.. Зверь, небесами осиян, Твои целую веки… Ох, тяжко… Тяжело бежать… Я ж не одна… Нас двое… Ох, что так зачало сверкать Над голой головою?.. Сиянье Северное?.. Нет!.. Откуда тут Сиянье?.. Над головой моею — свет, Тяжелое мерцанье… Ну что же… Я сошла с ума… Какое это счастье… Теперь больничная тюрьма, Заклепаны запястья, А я — лечу!.. А я — бегу!.. Прощайте! Я умчалась… Вот мир Иной!.. Я здесь могу Обнять Любовь и Жалость… А там?.. Там — страх и дикий снег, Багровое пыланье, И мой любимый человек Все просит подаянья — В том ресторане, Степка мой, Во куреве… во пьянке… Тебе так холодно зимой… Без Саньки… итальянки…

— А-а-а!.. А-а-а!..

— Степана убили!

— Что мелешь?!

— Я об него споткнулась!..

— Валера!.. Милицию!..

— Да “Скорую”, еж твою мышь!.. “Скорую”!.. Может, жив еще!..

— Мамка, кровь!..

— Господи, спаси, сохрани…

— Допрыгался!.. Дружки, небось, пырнули…

— Петька, Саньке не говори!..

— Киселиха!.. Саньку позови!..

— А-а-а, сучьи дети!.. Денежки при нем были… Знали, значит, падлы… Грабанули… Не дернем мы боле вместе с ним беленькой!..

— Милицию вызывай — с собакой!..

— Да не унюхает. Они следы водкой залили!

— Саня! Саня! Ох, горе-то какое!

— Дуры, не зовите ее, она же на сносях!

— Саня! Саня!

— А може, он это ей деньги-та нес…

— Щас, держи карман шире!

— Айда подымем его наверх, на площадку, а то об него все спотыкаться будут…

— Саня! Саня! Степана убили!

Что?.. Уйдите все… С дороги — прочь… Рот сухой, наждачный. Воздух — ножевой. Вижу — с высоты: перила. Лампа. Ночь. Тело. Степка! Степка! Степка! Ты живой! Лестница. Я кубарем лечу. Животом сочту ступени, головой. Тело. Распростерто. Не хочу! Боже, помоги мне! Ты живой! Что же вы стоите?! Гончаров… Фиска… граф Борис Иваныч… Петюшка… Сократ… Томка… что так липнет?.. это — кровь… И пиджак — я покупала!.. — весь помят… Паня… Киселиха… Он живой!.. Ох, да кто это?.. Старуха!.. Там, в углу — Как царица, как орлица!.. — Твой он. Твой. Но и он тебя возьмет с собой — во мглу.

— Бери его, Гончаров, под мышки!.. Помаленьку, помаленьку…

— Петька, выскочи — машина не идет?.. Освещение выключили опять — энергию экономят, сволочи…

— Панечка, Зиночка, Анфисочка, вы его за ноги… и… взяли…

— Владычица, Троеручица!..

— Ты, Игнатьевна… опоздала с Богом-то. С Богом-то ты… милая… опоздала.

— Эх, судьба-индейка, жизнь-копейка… Густера мы все, густера… Ерши, красноперки…

— От сумы да от тюрьмы…

— Вот она, смертушка-то. Простая-то какая.

— Да, може, жив исчо парень-та!.. Жив!.. А вы ево уж — отпели, панихидщики…

— Не дышит, бабушка.

— Клади сюда… Осторожно…

— Холодный.

— Чудеса бывают…

— Не бывает.

— Господи, прими его душеньку грешную… Мать-то есть аль нет — куды сообщать…

— Че машины эти совецкие!.. Ни милиции, ни врачей!.. Спят, што ль?! Либо едят… Только б не работать!..

— Галка, Петька, брысь… Нечего вам тут глядеть…

— Мамка, а дядю Степана спасут?..

— Саньку, Саньку наперво спасайте… Саньку не провороньте…

— Санечка!.. Деточка… Не вцепляйтесь так в него… Отвернитесь… Все будет хорошо, сейчас “Скорая” приедет…

— Александра, на воды.

— Теть Сань… Вы только не плачьте, теть Сань!.. Вашему ребеночку это вредно…

— Саня… Уйди, не гляди…

— Тихо. Отойдите все. Гляньте — Старуха в углу. Вся в золотой парче. Лицо коричневое. Она в нашей квартире не живет. Тихо. Санька-то… на нее глядит. Глаз с нее не сводит. Тихо! Мы все — лишние тут. Старуха-то на Саньку как глядит. Отойдите все… отступите на шаг… Тихо!.. Санька на колени перед Степаном опускается. В головах у него садится. Старуха сверкает в нее из коричневых морщин пустыми глазами. Золотая парча на костлявых плечах трещит беззвучно. Тихо! Санька руки поднимает над шевелящимся животом. Над телом Степана. Санька в пустые глаза Старухи глядит. Санька белее молока, белее вьюги. Санька последнюю свою песню поет, сумасшедшую песню. Тихо! Не песня это, а плач. Плакать нельзя нам было долго, вечно. Запрещено. Но сломал ветер засовы, запоры. Плачь, Санька! Плачь, Итальянка! Плачь, портниха копеешная! Плачь, родная! Ты сумасшедшая уже, страшиться нечего, любить некого. Ребенок твой радуется в животе, на волю просится. Плачь! Старуха-то глядит жадно, пристально — слушает, хорошо ли ты поешь, сладко ли плачешь… Тихо! Все отошли, отступили. Попроси хорошенько ее, Старуху, Царицу, поплачь, потрудись — может, она и тебя пожалеет, и сынка твоего…

— ПРОСИТЬ НЕЧЕГО. Я ЕЕ, САНЬКУ, ДАВНО ПРИСМОТРЕЛА.

— Чем же она тебе приглянулась?

— ВСЕХ, КОГО ТАК ПЫТАЕТ ЛЮБОВЬ ЗДЕСЬ, ТАМ — Я БОГАТЫМИ ДАРАМИ ДАРЮ.

— Ее — возьми!.. Мальца — оставь…

— ЕЙ ДА СТЕПАНУ ТАМ БЕЗ СЫНА ГОРЬКО БУДЕТ. А Я ИМ ТАМ И СВАДЕБКУ СПРАВЛЮ.

— Санька!.. Отбеги скорей от Степки!.. Глянь, Анфиса, — у нее волосы дыбом встали!..

— Не трогай ее, Паня. Она свою последнюю волю изъясняет. Молись за нее… за Саньку нашу, дуру!.. крепко зажмурясь…

— Киселиха… Ты каки молитвы знашь?..

— Богородице, Дево, радуйся! Благодатная Марие, Господь с Тобою… Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших… Аминь.

ПЛАЧ САНЬКИ НАД ТЕЛОМ СТЕПАНА

Вот и прошла ты, жизнь моя, дорожкой сирой да короткой… О, плачу, горько плачу я!.. Огонь течет по подбородку… Огонь — в подглазьях, по щекам, по стогу живота стекает… Скользит и пляшет по серьгам и над косой во тьме сверкает… Тебя убили, Степка мой!.. Дай пальцами я склею рану… Пойду я по миру с сумой — тебя любить я не престану: Любить, как ты, царь Степка, пил, как локтем в пасть роялю двигал, Как, хохоча, меня любил — между мадерой и ковригой… О, Коммуналка!.. Стой, гляди — как я люблю его, как плачу: Летят скорбящие дожди вкось — на живот его бычачий, Летят осенние дожди, летят снега неисчислимы — Я прижимаю ко груди того, кто был моим любимым, Того, кто был моей землей, сожженной, оснеженной, грязной, Того, кто был навеки мой — как детский плач, как плач бессвязный Родного старика… кто — был?! Мой Степушка! Мой ненаглядный… Ах, во подъезде как завыл соседский волкодав громадный… Ты жив! Ты просто убежал туда, где нету боли, злобы — Как ты бежал!.. как ты дрожал — через багровые сугробы… Тебя я крепко обниму. Что, Коммуналка, ты застыла?!.. Гляди — я ухожу во тьму с любимым, коего любила. Гляди, гляди, моя семья!.. Гляди, шальная Киселиха — Без кружевного там белья отлично проживет портниха… Гляди, Валера!.. В дым не пей — а то народишь глупых деток… Анфиска… Петьку пожалей — его не бей хоть напоследок… Ты, Паня, тут… топи щедрей — а то задрогнут в наших зимах, Что год от года все лютей, — все косточки, вся плоть любимых… Борис Иваныч, не серчай, что я твоей женой не стала — Прощай, кладовка, жгучий чай, в коробке — графские опалы… Не горбись, офицер Сократ!.. Отдай последнюю команду… Оттуда нет пути назад уже — ни помыслу, ни взгляду… А вот он… вот он… вот лежит — и волоса его багряны, И Время сквозь него струит свои болота и туманы, Поземок хрусткую слюду, церквей — над оттепелью — злато… Прощайте, люди! С ним уйду. Ведь я ни в чем не виновата! О, Коммуналка, отпусти!.. Я керосинку запалила В последний раз… Держу в горсти твой свет — я так его любила… О, Степушка, лежи, не плачь — с тобою ухожу навечно. Сынку мы купим там калач — медвяный, охряной и млечный… В последний раз… В последний раз Оглядываю стены эти — Гудит истошно керогаз, Кричат в меня глазами — дети, И Киселиха крестит грудь, Где вытатуирован дьявол, И за окном бельмастым путь Трамвайный — облачился в саван, И, на пороге бытия, над мертвым — руки воздымая, О, горько, горько плачу я! И все на свете понимаю — Моя любовь, моя любовь, не плачь, ведь я уйду с тобою — Туда, где мы родимся вновь, где пышет небо голубое, Где никогда не бьют детей, где буду шить тебе рубахи, Где не проходит до костей топор мороза, как на плахе, — Моя любовь, о, Степка мой, убитое, родное тело, Мой мальчик маленький, больной, — я жить с тобой, я жить хотела, А нынче мы с тобой уйдем, обнимемся тепло и жалко — И полетим над январем, над нашей гиблой Коммуналкой, Над миром, в храпе и хмелю хрипящем худосочной страстью! — А я одна тебя люблю!.. И в небе, пьяные от счастья, Нагие, обхватясь, — летим, летим, мой Степушка чудесный, Как от костра во поле — дым, — над мертвой угольною бездной, Где реки обратились в кровь, Где высохли моря незряче!.. Моя любовь, моя любовь, Моя убитая любовь, Уже — от радости Я плачу… И так, сцепившися, летим Над синей, нищенской зимою — Мы — чад и тлен, мы — прах и дым — В пустое небо ледяное.

ЛИТУРГИЯ СУМАСШЕДШИХ

МАНИТА ПРОРОЧЕСТВУЮЩАЯ

…На ужин был кефир сегодня… Вот зеркала машинный дым — Дышу больничной преисподней, сверкаю зубом золотым… Теченья вен — в чернильных пятнах. Во рту — соленый йодный вкус… Схожу с ума — вполне понятно. Да вот совсем сойти боюсь. Сестра!.. Боюсь одна — в палате… Мне закурить бы — тут нельзя… Халат — заплата на заплате — со стула падает, скользя… Все спят… О, тело самолета — иконной рамы черный крест… Лечу во тьму!.. Огня охота… И бельма стекол жжет норд-вест. Какие у стакана грани — сожму в руке — раздастся хруст… На перекрестке умираний одна остаться я боюсь!.. Ох, шлепанцы на босу ногу… До двери, плача, добегу — Ну, помогите ради Бога — одна я больше не могу… Я больше не могу на свете одна! Ведь пытка это, Ад! Я плачу так, как плачут дети, когда ведут их в детский сад! Во тьме тяжелой матерь вижу: вот за столом сидит одна, И сморщенною грудью дышит, хрипя, минувшая война, А сын — на нынешней, позорной, в горящих зубьями горах, Где звезд пылающие зерна летят в земной кровавый прах, Где у хирурга под ножами — тугое, юное, в пыли — Не тело корчится, а пламя Разрытой взрывами земли! Провижу — все вот так и будет: ни веры нет, ни счастья нет, — И полетят, изверясь, люди во тьму, как бабочки — на свет! Хлеб, чай горячий на дорогу, прикрыть истертым шарфом грудь… О, как же в мире одиноко, поймем мы все когда-нибудь! Провижу — закричим: “Пощады!” Войдет рассудка ржавый нож Под сердце! Да напрасно рады — ведь от безумья не уйдешь! Нас всех, быть может, ожидает рубаха для смиренья зла, — И плачет нянечка седая, что я похлебку разлила… Провижу все! Что будет, чую! Все возвернется на круги… И снова привезут больную из мировой ночной пурги Сюда, во спящую палату, и сердце ей сожжет игла… Она ни в чем не виновата! В том, что — дышала и жила… Зачем живем? Зачем рожаем?! Зачем родную месим грязь?! Зачем у гроба мы рыдаем и обнимаемся, смеясь, Табачные целуя губы, стирая соль и пот со щек, — Затем, что людям вечно любы те, кто устал и одинок?! Эх, закурить бы… Табачку бы… Сестра!.. Водички бы испить!.. От страха пересохли губы. Снотворным бездны не избыть. И, одинока и патлата, я знаю все про этот свет, Таким пророчеством богата, что слов уже навеки нет, А только хрипы, клокотанье меж сцепленных в тоске зубов, — И бешеным, больным молчаньем Кричу про вечную любовь.