Коммунальная на Социалистической
Шрифт:
– Не больна-та у вас тута тихо, – проворчала Наталья, но зять пихнул её локтем в бок, и она замолкла.
– Да-да, – быстро проговорил Андрей, – мы сейчас же едем на вокзал. Спасибо за завтрак.
Они подхватились и исчезли из квартиры в пять минут.
* * *
Невыспавшаяся, выбитая из колеи последними событиями Елизавета Марковна всё же решила не изменять привычкам. Она тщательно оделась и с поднятой головой покинула своё обиталище. Из всех своих маршрутов для прогулок сегодня она выбрала наиболее извилистый. Ей хотелось не просто подышать воздухом, но и восстановить душевное равновесие. Она дошла до Боровой, свернула в сторону Разъезжей, прошла по улице Достоевского до Свечного переулка, оттуда к Большой Московской и дальше – к Владимирской площади. Там она немного постояла, любуясь на храм, и по Кузнечному переулку снова вышла к улице Достоевского. Дойдя до завода «Хронотрон»,
Решая продолжить ли прогулку до улицы Правды, а затем передохнуть на скамейке в саду около ТЮЗа, или сразу вернуться домой, она параллельно наблюдала за окружающими. Людей на улице было мало. Пробежала группка младшеклассников из соседней школы с брякающими в ранцах пеналами. Из заводских дверей вышел усатый дядька, закурил и направился в сторону Разъезжей. А вот – в булочную на углу с Социалистической вошла женщина её возраста с авоськой, в которой просматривались бутылка молока и пачка сливочного масла. Буквально через пару минут она вышла, неся в той же авоське буханку чёрного хлеба. И хотя Вольская давно оставила стихосложение, многолетняя привычка рифмовать вдруг снова напомнила о себе. В её голове сами собой зазвучали слова:
Куда-то, как прежде, спешат гимназисты,
Смолит папиросой усатый рабочий,
С буханкой в авоське и красной редиской
Из лавки выходит кухарка в платочке…
«Прошлое всегда со мной…», – удивилась сама себе поэтесса.
Мысленно посоветовавшись с медведями, она нашла компромиссный вариант: она навестит ещё одно милое её сердцу место – садик в проходном дворе дома номер пять по Социалистической. Там и посидит на воздухе почти напротив собственного дома. «Садовый образ» придал ей энергии.
Во дворовом садике была ещё одна знакомая Елизавете Марковне с юных лет скульптура – маленький фонтан в виде двух озорников, борющихся за пойманного гуся. Кажется, он тоже был отлит на заводе Сан-Галли. Фонтан много лет не работал и потихоньку врастал в землю, но от этого не становился хуже. Около фонтана и нашла место отдохновения Елизавета Марковна. Здесь к ней снова вернулось поэтическое настроение:
По стеклу дождинка скатилась.
Осень так одинока…
Почему?
«И придёт же в голову, – развеселилась Елизавета Марковна, словно помолодев лет на тридцать. – Никогда не увлекалась хокку. С чего бы вдруг осень? Впрочем, глупости всё! Пора домой». Она давно не записывала и даже не старалась запоминать посещавшие её время от времени рифмы. Вольская поднялась со скамейки и потихоньку пошла вон из сада, раздумывая о превратностях писательской судьбы. Неожиданно в её раздумья откуда-то сзади ворвался детский голосок:
– Это дъинная даёга? А какая каёткая? Хочу каёткую!
Ему ответил мужской голос:
– Видишь ли, Арсений, при выборе дороги мы, если только не торопимся на помощь кому-нибудь, руководствуемся иными критериями, нежели её длина.
Его поддержал женский голос:
– Мой дорогой, мы, конечно, могли бы пойти по короткой дороге…
– Но мне нузна каёткая даёга! – перебил малыш.
Вольскую очень заинтересовало, чем же закончится беседа. Она даже пошла помедленнее, чтобы не пропустить ни слова.
– Арсений, позволь мне продолжить, – ровным тоном произнесла мать настойчивого Арсения. – Итак, мы могли бы пойти по короткой дороге, но длинная дорога гораздо красивее…
– Не надо дйинную! Давайте каёткую! – воскликнул ребёнок.
– По короткой дороге, мы, конечно, быстрее попадём домой, – снова вступил отец, – но мы упустим возможность увидеть больше познавательных вещей…
И тут Арсений выдал такую «правду жизни», которая затмила все надуманные потуги взрослых быть «правильными» учителями и воспитателями:
– Эта даёга дйинная! А мне нузна КАЁТКАЯ!!! Я ПИСАТЬ И КАКАТЬ ХОЧУ!!!
«Ах, как мы, умные, рафинированные взрослые, бываем непоправимо самонадеянны и глупы… Вот уж точно: устами младенца…», – подумала Елизавета Марковна и в приподнятом настроении заспешила домой.
* * *
Пока Вольская меряла шагами улицы, оставшиеся в квартире занимались своими делами. Ростислав Петрович завершил одевание и при полном параде уехал покупать подарок маме ко дню рождения, на празднование которого они всей семьёй должны были прибыть сегодня вечером в ресторан «Метрополь». Детей в рестораны по вечерам не пускали, но мама Митина умела улаживать такие дела. Поэтому Нинель Виленовна, покончив со своими масками, принялась наглаживать праздничные наряды себе и детям. С родителями Ростислава у неё сложились прекрасные отношения, особенно после того, как молодая семья выехала из родительской трёхкомнатной квартиры на Гороховой в хоть и микроскопическую, но свою комнатку на Социалистической. Расстояние между ними было оптимальным, чтобы не мешать друг другу и в то же время не отдалиться насовсем. Мама Ростислава, Елена Альбертовна, заведовала отделом женского белья в Доме ленинградской торговли, благодаря чему имела обширные связи в «нужных кругах». Его отец, Пётр Павлович, трудился в одном из закрытых КБ, и чем он там занимался, члены семьи даже не догадывались. Среди его друзей ходила шутка, что он куёт ключи для райских врат. Людьми Митины были образованными, начитанными и не чуждыми мирских радостей. В своё время, прочно встав на путь финансового благополучия, они обзавелись дачей в Орехово и «Москвичом 412» для поездок на эту дачу. В результате каждое лето младшие Митины были вынуждены полтора-два месяца проводить «на природе», отягощённой «садово-огородными радостями».
В связи с полной материальной обеспеченностью родителей делать им подарки для Ростислава и Нинели было сущим наказанием. В стране тотального дефицита для кого-нибудь другого и набор хлопчато-бумажных полотенец, и подписка на собрание сочинений Достоевского были в равной степени ценным подношением. Однако всё это Митины могли добыть и сами, и даже, благодаря роду занятий Елены Альбертовны, с большим успехом и меньшими трудностями, чем их дети. Поэтому поход Ростислава за подарком для мамы им самим обычно приравнивался к подвигу. На сей раз был выбран презент духовного свойства – билеты на возобновлённую постановку «Корсара» в Кировский театр, которые каким-то чудом удалось достать ближайшему другу Ростислава. Помимо билетов следовало купить цветы и коробку конфет, обязательно шоколадный набор фабрики имени Крупской. Это неотъемлемое дополнение ко всем подаркам Елена Альбертовна каждый раз встречала всплеском рук и удивлённо-радостным выражением лица. Ещё она произносила, непременно с придыханием: «Ах, какая красота! А конфеты, это же мои любимые конфеты! Вы знаете, что лучший в мире шоколад, изготовляют на фабрике Крупской?!» Все знали, что это игра, и все поддерживали её как устоявшийся обычай. Подросшие Володя и Лара как-то раз поинтересовались у матери, неужели никто не помнит, что бабушка ежегодно повторяет одно и то же? А если все помнят, то зачем делают вид, что это происходит в первый раз? На что получили ответ: бабушка хочет доставить удовольствие гостям и проявляет гордость за свой город, в котором всё-всё самое лучшее, а все любят бабушку и поддерживают её. Сегодня вечером сцена должна была повториться, дабы не нарушалась семейная традиция.
На территории Пичужкиных царили мир и покой. Раиса, которая всё отодвигала на потом выяснение «загадки отрезанного провода», увлечённо накладывала на лицо маску по рецепту Нинели Виленовны. Это занятие требовало сосредоточенности и полностью оккупировало её мысли. Лев Эдуардович, покончив с газетами, переключился на просмотр теленовостей, затем, не зная, чем себя занять, пока жена «наводила марафет», перелистал «Ленинские искры» всё с теми же новостями, только адаптированными в соответствии с возрастом читателей, и журнал «Мурзилка». «Ленинские искры», как и «Пионерскую правду» обязаны были выписывать все школьники младших и средних классов. Мало кто из юных ленинцев любил газеты, но неизменно читаемым был раздел «Ленинских искр» «Привет от Митрофана», да ещё клуб Капитана Мореходова с головоломками и ребусами. Сильва не была исключением. Что касается «Мурзилки» умный ребёнок как-то раз заявил, что с неё хватит «детсадовских историй» – она уже прочитала «Землю Санникова» и её интересует журнал «Наука и жизнь». В последнем запросы Сильвы совпадали с запросами Раисы Лаврентьевны, которая в журнале «Наука и жизнь» всегда штудировала раздел вязания и воплощала в жизнь опубликованные образцы. Лев Эдуардович крякнул и последовал желаниям женской половины. Но «Мурзилка» был уже выписан и, не пропадать же добру, отец семейства исправно его листал вместо дочери.