Коммунизм и фашизм: братья или враги
Шрифт:
23 мая 1936 г. во время инаугурации нового кабинета Д.Торо заявил, что страна нуждается в обновлении и утверждении новых принципов функционирования экономики и управления обществом. По его словам, предстояло провести в жизнь реформы, которые позволили бы сориентировать экономику на «чисто социалистические стандарты». Поясняя заявление Д.Торо, назначенный на пост министра иностранных дел лидер социалистов Э.Бальдивьесо утверждал, что главная цель переворота — это свержение либерального режима, и что речь идет «не о полном социализме, так как страна еще нуждается в иностранном капитале»72. Военные-социалисты предлагали строить такую общественную систему, при которой государство брало бы на себя заботу о благосостоянии трудящихся классов, принимало ответственность за стабильное развитие экономики, гарантировало социальную защиту, здравоохранение и просвещение, что полностью противоречило старым либеральным принципам невмешательства государства в частную жизнь граждан и в управление народным хозяйством.
Под социализмом военные и их союзники подразумевали укрепление государства, жесткое регулирование экономики и усиление контроля властей за всеми областями жизни. «Полный социализм», по их разумению, состоял в полном огосударствлении экономики и социальной сферы. Для построения «полного социализма» было необходимо пройти через этап индустриализации и диверсификации народного хозяйства, для чего и требовался иностранный капитал. Что же касается политической надстройки, то, по их мнению, надлежало немедленно приступить к формированию структур нового строя. Идеологи «государственного социализма» не уставали подчеркивать серьезные отличия от марксистского социализма. Речь шла о «государственном социализме», и более того, режим противопоставлял себя интернациональному марксизму, декларируя чисто «национальные цели». Д..Торо подчеркнул превентивный характер «революции», гарантировавшей от сползания к анархии и коммунизму. Все эти масштабные планы революционного преобразования страны должны были реализовываться не во имя интересов пролетариата и его классовых союзников, как о том говорили коммунисты, а во имя государства и нации.
В своем первом послании к нации Д.Торо заявил: «Наше твердое намерение — с помощью левых партий установить государственный социализм»73. Демонстративно в официальный оборот было введено обращение «товарищ», что придавало романтически розовую окраску всему «социалистическому» движению военных. Новое правительство объявило всеобщую амнистию и отменило осадное положение. Кабинет, поддержав действия профсоюзов, заявил о своей политике защиты интересов трудящихся и ветеранов войны.
26 мая Хунта опубликовала «Программу минимум» из 52 пунктов. Авторство программы принадлежало Э.Бальдивьесо, что отразилось в усилении звучания социалистических принципов. В этом документе говорилось о различиях между хищническим и «хорошим», прогрессивным капиталом, который необходимо защищать, так как он не расхищал национальные богатства, а способствовал промышленному развитию. Из этого положения можно было сделать вывод о готовности нового правительства сотрудничать с национальными и иностранными предпринимателями при контроле со стороны «социалистического» правительства74. Говоря о контроле со стороны государства за деятельностью капитала, в том числе и иностранного, военные-социалисты выглядели подлинными новаторами и революционерами, порывающими со всей предыдущей экономической политикой.
Одним из пунктов программы была реформа государственного и общественного устройства страны. Было заявлено о необходимости реформы государства на «социалистических принципах». В общих чертах эти реформы означали создание новой системы власти, которая заменила бы парламентскую демократию. Основой реформы должна была стать обязательная синдикализация и огосударствление профсоюзов75. Политическая составляющая программы была умеренной и пока мало понятной. Речь шла лишь о некоторых реформах государственной машины. Особенно подчеркивалась новая роль профсоюзов как основы всей политической системы. Суть программы можно свести к формуле: всемерное усиление государства.
Идеология новой власти была отражением идейных поисков в боливийском обществе в 20—30-е годы, а также новых теорий государства, получивших широкое распространение на континенте. Во-первых, само название режима, «государственный социализм», не было политической новинкой в Латинской Америке. Именно так называли свою доктрину создатели эфемерной «Социалистической республики» в Чили в 1932 г. Тот факт, что в обоих случаях главным инструментом действия была армия, говорит о попытке боливийских военных копировать и более основательно осуществить то, что не удалось сделать в Чили. Как чилийские, так и боливийские военные-социалисты усматривали в социализме единственную альтернативу находившемуся в глубоком экономическом и морально-политическом кризисе «классическому» капитализму. Экономические и социальные успехи новых политических режимов в Европе, прежде всего, коммунистического в СССР и национал-социалистического в Германии, которых, в глазах военных-социалистов, объединяло их противостояние либеральной демократии, были лучшим аргументом в пользу новых общественно-политических форм функционирования государства.
Впервые находящиеся у власти политики, говоря о национальных интересах, указали на их противостояние «эгоистическим интересам частных групп самих же боливийцев», была обозначена противоположность интересов нации и олигархии. В своем первом обращении к нации Х.Буш заявил: «Мы видим огромное неравенство между теми, кто тысячами отдавал свои жизни на пустынных просторах Чако, и теми, кто составляют, по словам одного журналиста, «привилегированную касту», но мы видим также, что сейчас рождается новое мышление новой Боливии»76. Главный идеологический тезис нового режима состоял в «укреплении государства», его освобождении от олигархии. Именно государство, свободное от эгоистических интересов отдельных групп и классов, представляло собой ту самоценность, ради которой все боливийцы должны были пожертвовать своими частными интересами и правами. В самом наименовании режима понятие «государственный» было первостепенным, и только потом речь шла о новой организации общественной жизни, «социализме».
Идеологи новой доктрины делали оговорки в сторону ограничительного толкования социализма. Д.Торо неоднократно подчеркивал, что речь идет лишь о новой фазе развития общества, преодолевающего эгоистические ограниченности либерализма и индивидуализма, а не об интегральном, то есть полном социализме77. Ставший идеологом режима лидер социалистов Э.Бальдивьесо утверждал, что Боливия не готова к полному социализму, и поэтому вводит свою модель «государственного социализма». Он заявлял, что новая социалистическая доктрина не обращается к зарубежным, европейским теориям, а основывается лишь на социально-экономической и географической реальности Боливии. Стратегическая цель нового режима — это социальная справедливость, диверсификация и индустриализация народного хозяйства страны78. На первой пресс-конференции в президентском дворце 21 мая 1936 г. Д.Торо заявил: «Идеология армии не отличается от взглядов левых партий. Армия желает создать правительство социальной справедливости, режим, который положит конец старым методам и старой политической системе. Наша задача — это развитие социалистического действия, это государственный социализм, который мы осуществим совместно с левыми партиями»79.
Военные, при всех своих социалистических декларациях были готовы пойти на компромисс со старой политической системой, и даже согласиться на временное сохранение прежних принципов функционирования экономики. Безусловно, они были далеки от идеи установить режим тоталитарного типа с полной перестройкой общественной и экономической жизни. Для этого они были слишком слабы как политически, так и доктринально. В своей редакционной статье 4 октября 1936 г. ставшая рупором режима газета «Ла Калье» определяла будущее социалистическое общество в Боливии как «организацию, сочетающую рациональность и коллективистскую мораль», а пока речь шла лишь о движении к такому обществу, на пути к которому главным организующим орудием будет государство80.
Для военных-социалистов экономической моделью развития Боливии был некий «прогрессивный капитализм», при котором государству отводилась активная роль в хозяйствовании. В своем докладе хунте Д.Торо, излагая принципы нового экономического строя, утверждал: «Государственный социализм основывается на принципах государства-предпринимателя, государства, которое возьмет на себя осуществление той деятельности, которая в руках частного предпринимателя не выполняла свою социальную функцию»81. В этой формуле состояла суть экономической политики национал-реформистского типа, видевшей в государстве единственно возможное орудие гармонизации развития народного хозяйства страны. Государство вытесняло частных лиц из сферы, где их эффективность и польза, с точки зрения экономического национализма, была мала или недостаточна. Для социалистов было ясно, что олигархия имела отличные от национальных экономические интересы. Государство должно было исправить историческую несправедливость и вернуть народу, узурпированные олигархией богатства и власть.
Проправительственная «Ла Калье» на своих страницах утверждала, что на данном этапе в Боливии следует строить государственный капитализм, который является лишь первым этапом социалистической организации общества82. Признавая за государством право предпринимательской инициативы и даже ведущих позиций в народном хозяйстве, военные-социалисты не отказывались от гарантий частному капиталу. Примирить частнособственнические принципы «прогрессивного капитализма» с общественной природой социализма был призван принцип «социальной функции частной собственности». Идеологи режима были убеждены, что необходимо «подчинить производство целям общества, ибо в рамках социалистического государства всякая частная собственность должна выполнять свою социальную функцию»83. «Социальная функция» стала основополагающим принципом экономической политики и даже конституционного устройства. И здесь боливийские военные-социалисты не были первопроходцами. Эта модная к этому времени теория, ограничивающая неприкосновенность частной собственности выполнением ею своей социальной функции, определяемой ее полезностью обществу (читай государству), была очень популярна в те годы во многих странах Латинской Америки. В Чили в период диктатуры Ибаньеса эту тему широко обсуждали в интеллектуальных и политических кругах. Те же идеи шли из Мексики, где активно развивался государственный сектор и много говорили о социализме.