Комната 24
Шрифт:
Я приканчивала остатки суфле, когда Даня поднялся и направился к старому граммофону. Я изумилась, поддразнивая:
– Не говори, что он еще работает.
– Работает. Но я могу об этом и молчать.
– У тебя не получится.
Граммофон стоял рядом с не менее молодым пианино. Как-то раз Даня играл на нем. Я тогда предложила сыграть в две руки, но быстро выяснилось, как сильно и долго медведь танцевал на моих ушах когда-то. Урок музыки не состоялся. И вот сейчас, такой весь торжественный, Даня вдруг сел за фоно. Быстрый взгляд через плечо на меня. Секундная пауза. И невероятно
Я медленно сглотнула, чуть не подавившись. В композиции, которую он играл, сидя ко мне спиной, было столько печали. И невысказанной надежды, вялой уверенности. Постепенно крепнувшей уверенности. Вдруг музыкант резко обернулся ко мне.
– Потанцуем?
В два шага он оказался рядом. А музыка играла не прерываясь, словно кто-то невидимый продолжал прикасаться к клавишам.
Мы стали в центр, замерли в ожидании готовности. Один взгляд друг другу в глаза и все понятно.
Сперва медленно и в замешательстве, неловко. Затем, полностью отдавшись вальсу, закружились плавно. Гармонично, словно созданы для этого.
А тем временем за окнами зажглись цветные китайские фонарики – разных цветов и размеров, круглые и продолговатые. И по мере их появления, мы приподнялись – потолки ведь высокие, есть где летать. Я прижалась подбородком к крепкому мужскому плечу, пряча улыбку. Но сияние глаз видно и без того. Даня тоже как будто наслаждался моментом.
Я вдруг заметила как оживились фигуры на обоях (контуры людей были мягко прорисованы черным на фоне белого). Мужчины и женщины, в смокингах и платьях. Они словно перешептывались. И в восхищении зааплодировали. Я даже слышала их немое «Браво!». Один за другим, соединяясь в пары, они закружились подобно нам, но на почтительном расстоянии. Так что Даня и я оставались в центре внимания. Помимо этого – мы все же люди, цветные, а не просвечивающие контуры (это о тех, кто выплыл в танце за пределы стен).
Постепенно мы стали просто не спеша топтаться на месте вокруг своей оси. Но это все еще был танец. А кружащиеся ниже не останавливались. За окном зарядил сильный ливень, он бился о стекла в такт музыке. Настоящее чудо. Сверкающее, искрящееся, мелодичное и пахнущее домашним зефиром.
Следующим утром он вез меня обратно домой. Я отвернулась от водителя, кусая нижнюю губу и задумчиво глядя в окно. Еще не до конца рассвело. Оттого казалось, что вечернее и ночное волшебство пока не рассеялось. Будто мы дышали пыльцой фей, а не обычным городским воздухом. Я подумала о том, как все будет выглядеть в дневном свете и непроизвольно вздохнула.
– Чего так тяжко вздыхаешь? – Живо отреагировал мой принц.
– Думаю о том, что будет, когда сказка закончится.
– Она закончится тогда, когда ты этого захочешь.
С удивленной улыбкой я обернулась к нему. Это же слова Андрона, только несколько переиначенные. Как он сказал? «Ты жива настолько, насколько чувствуешь себя живой». На самом деле, такое можно сказать каждому, любому по-настоящему живому человеку. И вправду, чем это я отличаюсь от любого живого, да? Я вижу, я ощущаю, воспринимаю цвета и ароматы, вкусы. Я ем, люблю, но не молюсь. Я даже не читала ту книжку.
– Знаешь, чтобы ты не чувствовала утрату сказки, - вдруг заговорил Даня, - я сделаю тебе сюрприз. Через неделю.
– Какой?
– Настанет время – узнаешь, - озорно подмигнул.
Вот хитрец. Знает же, я все мозги сломаю (фигурально выражаясь) пытаясь разгадать его план.
– Ладно, - легко согласилась я. – Посмотрим.
Но сие смирение было как отвлекающий маневр. И, кажется, он это тоже понял.
Как-то раз, глядя на себя в зеркало, я подумала: жизнь – обман. Можно и подстричься. Возможно, ноль логики, но факт.
– Что ты сделала с волосами? – Накинулась мама, едва я переступила порог дома.
Надо же, и никаких истерик почему я не в шапке. Закрыла дверь и серьезно посмотрела на родительницу.
– Мамочка, - примирительно начала я, - настало время перемен.
– Но не таких же! – Она возмущенно толкнула меня к зеркалу. – Посмотри! На что ты стала похожа.
В парикмахерской волосы обрезали по плечи и выкрасили в медовый цвет.
– А по мне, так я стала выглядеть моложе.
– Чушь! Ты только портишь волосы… - И так далее.
Я слушала ее, качая головой, соглашаясь и принимая все, что она говорит. Но вместе с тем мучила мысль: она произносит все сама или мое подсознание вкладывает слова в ее уста? Наконец, я сделала то, что оказалось для мамы полной неожиданностью – крепко обняла ее.
– Все будет хорошо, мам, - выдохнула в ее белокурые волосы, - это же моя голова, мои решения.
– Твои проблемы, - ворчливо добавила она, но явно уже не сердилась.
Не менее ярко новую прическу приняли в «К2».
– Таточка, ну зачем же? – Ошарашено выдал Гаспар, - у тебя были такие шикарные волосы.
– А когда в хвосте, то вообще супер-грива! – Поддержала его Танечка.
С рассеянной улыбкой я слушала их сетования. Самое главное было впереди – реакция Дани. Знаю, что раньше он просто с ума сходил, если я заплетала волосы в косу. Его руки тут же тянулись расплести ее. Будто он из общества «Свободы волосам».
Но, как ни странно, молодой человек высоко оценил мое преображение.
– Помнишь, что я обещал тебе неделю назад?
Кивнула с готовностью. К сожалению, за неделю столько всего произошло, что мое расследование закончилось, не начавшись.
– Мы поговорили с Альбиной, - голос звучал, как у делового магната, - и пришли к выводу, что новый бармен вполне сможет тебя заменить.
– Зачем?
– Она дает тебе отпуск. Оплачиваемый.
– Здорово! – Я аж захлопала в ладоши. – Как тебе это удалось?
– Рассказал ей правду.
– Какую?
– Зачем тебе нужен отпуск.
– Серьезно? – Уже интересно. – И зачем же?