Комната с призраками
Шрифт:
– Мсье, по-видимому, интересуется старыми книгами в ризнице.
– Именно так. Я как раз хотел вас спросить, есть ли в городе библиотека.
– Нет, мсье; вероятно, прежде тут была библиотека Капитула, но сейчас наше местечко стало таким маленьким… – Тут он смолк, словно мучась сомнениями, потом продолжил, будто собравшись с силами: – Но если мсье – amateur des veiux livres [3] , у меня дома есть кое-что, что может его заинтересовать. Это меньше чем в ста ярдах.
3
Любитель старинных книг (фр.).
Деннистоун всегда лелеял мечту в
Чувство радости охватило его, но оно тут же исчезло. Скорее всего, это скучный молитвенник издания Плантана около 1580 года. Вряд ли коллекционеры давным-давно не обшарили вдоль и поперек местечко, находящееся так близко к Тулузе. Однако отказываться глупо, а то потом будешь корить себя всю оставшуюся жизнь.
И они двинулись в путь. По дороге Деннистоуну пришло на ум, что ризничий как-то странно себя ведет: сначала он мучился сомнениями, а потом его вдруг охватила решимость.
И Деннистоун испугался – а не хотят ли его, приняв за богатого англичанина, заманить в трущобы и убить? И он решил затеять с ризничим разговор, во время которого довольно неуклюже сообщил, что завтра рано поутру к нему присоединятся двое друзей. К его изумлению, ризничий тут же почувствовал облегчение – беспокойство, мучавшее его, исчезло.
– Это прекрасно, – бодро произнес он, – это просто замечательно. Мсье будет путешествовать в компании со своими друзьями, они всегда будут рядом. Да, в компании путешествовать хорошо… иногда.
Последнее слово было добавлено по размышлении, после этого бедняга снова впал в тоску.
Вскоре они подошли к каменному дому – он был гораздо больше расположенных по соседству. На двери был вырезан герб – герб Альберика де Молеона, потомка по боковой линии, как объяснил мне Деннистоун, епископа Жана де Молеона. Этот Альберик де Молеон был каноником Комманжа с 1680 по 1701 годы. Здание, как и остальные в Комманже, имело обветшалый вид, верхние его окна были закрыты ставнями.
На ступеньках ризничий на минуту остановился.
– Может быть, – сказал он, – может быть, у мсье все-таки нет времени?
В то же мгновение дверь приоткрылась, и из-за нее высунулось лицо – гораздо моложе, чем у ризничего, но с тем же горестным выражением. Правда, вызвано оно было не страхом за себя, а сильной тревогой за другого человека. Оказалось, что обладательница лица является дочерью ризничего. И если бы не то выражение, о котором я упомянул, ее можно было бы назвать красавицей. При виде отца, сопровождаемого крепким незнакомцем, она просияла. Отец с дочерью обменялись несколькими репликами, из которых Деннистоун уловил лишь слова, произнесенные ризничим: «Он смеялся в церкви», – и на лице девушки появился ужас.
Но через минуту они оказались в гостиной – крохотной, с высоким потолком комнате с каменным полом. В огромном очаге горел огонь, отбрасывая дрожащие тени. Гигантский крест, почти достигавший потолка, придавал комнате вид молельни; сам крест был черным, а фигура, нарисованная на нем, естественных цветов. Под крестом стоял старый, массивный сундук, и, когда была принесена лампа и поставлены стулья, ризничий подошел к этому сундуку и, как показалось Деннистоуну, с растущими волнением и нервозностью вынул оттуда большую книгу, завернутую в белую скатерть, на которой был вышит красными нитками аляповатый крест.
Еще до того, как книгу развернули, Деннистоун обратил внимание на ее размер. «Молитвенник не такой большой, – подумал он. – И на осьмогласкник не похоже. Неужели действительно что-то стоящее?»
Тут наконец книга предстала его глазам, и Денни-стоун понял, что он видит нечто более чем стоящее. Огромный фолиант, примерно конца семнадцатого века, с тисненными золотом гербами каноника Альберика де Молеона на переплете. В книге было около ста пятидесяти страниц, почти к каждой был приклеен лист иллюстрированного манускрипта. О таком Деннистоун даже не мечтал. Десять листов из копии Книги Бытия да еще с рисунками датировались не позднее 700 года от Рождества Христова. Помимо этого полное собрание иллюстраций к Псалтырю английского происхождения – самое лучшее, какое могло существовать в тринадцатом веке; но наибольшую ценность представляли
4
Теперь нам известно, что эти страницы содержат значительный отрывок из этого труда, возможно, даже являются точной его копией. – Примеч. авт.
– Если мсье соизволит посмотреть в конце, – произнес он.
И мсье соизволил. Пролистав книгу, причем на каждом листе ему попадались все новые и новые сокровища, он обнаружил в конце два листочка бумаги, более позднего времени, чем предыдущие, которые необыкновенно поразили его. По всей вероятности, подумал он, они относятся к времени бесчестного каноника Альберика, явно ограбившего библиотеку епархии Сент-Бертрана, дабы составить столь бесценный альбом. На первом листке был аккуратно начерчен план – человеку, знакомому с окрестностями, было нетрудно распознать нефы и галереи церкви Святого Бертрана. По углам были нарисованы любопытные астрономические знаки и написаны слова на древнееврейском языке, а в северо-западном углу галереи золотой краской был начерчен крестик. Под планом располагался следующий текст на латыни:
Responsa 12mi Dec. 1694. Interrogatum est: Inveniamme?
Responsum est: Invenies. Fiamme dives?
Fies. Vivamne invidendus? Vives. Moriarne in lecto meo? Ita.
(Ответы от 12 декабря 1694 года. Спросили: найду ли я это? Ответ: найдешь. Стану ли я богатым?
Станешь. Стану ли я объектом зависти? Станешь.
Умру ли я в своей кровати? Да.)
«Замечательный образчик плана с кладом сильно напоминает тот, что приводит мистер старший каноник Квотермен в „Старинном соборе Cвятого Павла“», – заметил Деннистоун и перевернул листок.
То, что он увидел, сильно поразило его, и, как часто говаривал он мне, гораздо сильнее, чем он мог себе вообразить. И хотя рисунок, который он увидел, больше не существует, в наличии имеется фотография (она у меня), которая полностью подтверждает его заявление. Данный рисунок был выполнен сепией и принадлежал к концу семнадцатого века. С первого взгляда представлялось, что на нем изображена библейская сцена, так как архитектура (рисунок представлял собой какой-то интерьер) и фигуры носили тот полуградиционный отпечаток, который был свойствен художникам двухсотлетней давности, иллюстрировавшим Библию. Справа властитель на троне, от которого спускались вниз двенадцать ступеней, над властителем балдахин, по обеим сторонам трона львы – очевидно, это был царь Соломон. Он наклонился вперед, повелительно вытянув скипетр; лицо его выражало ужас и отвращение, тем не менее оно оставалось властным и уверенным. Однако левая часть рисунка была на редкость необычной. Именно она представляла собой главный интерес. На мозаичном полу перед троном стояла группка из четырех воинов, окружавшая скорченную фигуру, описание которой будет дано чуть позже. Пятый воин лежал на полу мертвый, со свернутой шеей и вылезшими из орбит глазами. Четверо стражников глядели на царя. Их лица выражали еще больший ужас; создавалось впечатление, что лишь безоговорочная вера в своего повелителя удерживает их от бегства. Ужас их был вызван тем самым скорчившимся существом, что находилось между ними. У меня совершенно нет слов, чтобы выразить впечатление, какое вызывала эта фигура у любого, кто глядел на рисунок. Помнится, однажды я показал фотографию рисунка некоему преподавателю морфологии – человеку сверхразумному, так бы я сказал, и напрочь лишенному воображения.