Комната с видом на звезды
Шрифт:
Бабушка лежала в больнице уже две недели. Я навещала ее почти каждый день, мы болтали, и она постепенно шла на поправку. Иногда со мной приходила Настя. Моя бабушка ей очень понравилась, и это оказалось взаимным. Максим тоже бывал здесь несколько раз. У них с Дашей вроде бы постепенно завязывались отношения. Я ничего не спрашивала, только шутила, если он вдруг сам заговаривал об этом, и в целом делала вид, что мне все равно. Кажется, со стороны это выглядело именно так и не вызывало сомнений у Давыдова.
По поводу того вечера в парке мы не сказали друг другу ни слова. Я не знаю,
Мы стали видеться гораздо реже. Стоит ли говорить о том, что у нас больше не было никаких встреч и вечерних прогулок. Максим подрабатывал санитаром на скорой помощи и брал в среднем по две ночи на неделе. Порой, встречая его в коридоре института, я по одному взгляду понимала, что ночка снова выдалась суматошной. Максим как-то рассказывал, что иногда им не удается уснуть и на пару часов, так много работы. А я продолжала пропадать за книгами, изучая эти космические объемы, которыми нас загружали, поэтому времени особо не было. За эти две недели пару раз я встретила Юрия Витальевича, который здоровался со мной хмурым взглядом и спешил уйти.
Сегодня с утра по расписанию снова были две лекции по анатомии. Константин Александрович, одев поверх своего строгого костюма белый халат, поднялся за кафедру. Он махнул рукой, и все студенты присели. Проектор уже работал, Одинцову оставалось лишь открыть свою лекцию с флешки.
– Доктора!
– произнес он.
– Надеюсь, среди вас нет таких, кто не слышал историю о Дедале и Икаре?
Все загудели, давая понять, что, конечно же, они о ней слышали. Наш староста Паша даже принялся растолковывать сидящему рядом парню суть мифа, и его щечки забавно подрагивали при этом.
– Замечательно, полагаю, конец вам известен?
– продолжал Константин Александрович.
– Старая притча о том, как человек полетел к солнцу, и любопытство сгубило его. Людям не дано летать, как и не дано все знать. Всегда помните об этом, когда хотите подобраться к солнцу слишком близко.
Все умолкли, врасплох застигнутые этими словами профессора. Сам Одинцов, опираясь руками о поверхность кафедры, оглядывал зал. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, что он едва заметно кивнул. Сразу после этого, как ни в чем не бывало, он открыл презентацию и объявил тему занятия. Это было строение мышечной ткани.
Закончились лекции на полчаса раньше, чем должны были, и у нас появилось свободное время. Насте написал Андрей. Они уже приехали с цикла по психиатрии, и ребята решили встретиться. Мне ничего не оставалось, как пойти за подругой.
На втором этаже Сажнев встретил Настю, а потом они присели на одну из лавочек, стоящих вдоль стен широкого коридора.
– Давыдов тащится сзади, - улыбаясь, сообщил мне Андрей, и я решила, что таким образом он пытается от меня отделаться. Максим и в самом деле приближался к нам. Заметив, что он один, я решила не мешать ребятам, и пошла ему навстречу.
– Привет, - он улыбался, и по этой открытой улыбке я поняла, что Давыдов рад меня видеть.
– Какие дела?
– Бабушку сегодня выписывают, - сообщила
– Пойдешь встречать?
– Максим жестом указал на свободную скамейку, и мы присели.
– Нет, сегодня пары до вечера, - проговорила я.
– Встретимся с ней дома. Что у тебя нового?
Максим задумался.
– Конкретно у меня - ничего, - пожал он плечами.
– Но есть кое-что, о чем я не могу умолчать.
– Внимаю!
– приготовилась я, не представляя, что хочет поведать мне Давыдов.
– Помнишь ту мадам из диспансера?
– спросил Максим, и я улыбнулась. Мне нравилось, как он подобрал слова.
– Вполне, а что с ней?
– Формально - биполярный тип шизофрении, - сказал мой друг.
– Но не в этом дело. Я тут ухитрился полистать ее историю болезни.
Мой изумленный взгляд устремился на Давыдова.
– Врач разрешил?
– не поверила я. Учитывая, какой инцидент произошел, я не ожидала, что студенту доверят хоть какую-нибудь информацию.
– Мне - да, - кивнул Максим.
– Так вот, выяснил я там следующее. Пациентка Остапова Елизавета Сергеевна, болеет с 23 лет. Начиналось все с приступов параноидального бреда, несколько раз лежала в отделении. С течением времени болезнь прогрессировала, и в виду того, что Остапова начала представлять угрозу для окружающих и самой себя, решением консилиума ее оформили на постоянное проживание в пансионате.
Пансионатом называли психиатрическую больницу, что располагалась за чертой города. Там содержались пациенты, которым требовалось длительное лечение. Многие из них доживали свой век в тех стенах, за пределами которых простирался сосновый лес и свежий, нетронутый выхлопными газами воздух.
– Она там живет уже тридцать семь лет, - продолжил Максим.
– В общем, списали бабульку со счетов, - пробормотала я.
– А кто ее оформил?
– Да вот и непонятно, - пожал плечами Давыдов.
– В графе родственников прочерк. Может, совсем одна осталась, привезли по скорой в момент приступа и поместили туда... Еще одна деталь забавная была. В перенесенных операциях кесарево сечение.
Я удивленно повернулась к другу.
– А ребенок где?
– Ни слова про это, - ответил Максим.
– Если я правильно понял, она родила еще до того, как попала в пансионат, потому это тайна, покрытая мраком.
Почему-то от всех этих разговоров запульсировали виски, и я принялась растирать их пальцами. История была очень нехорошей.
– Но знаешь, что интересно в этой эпопее?
– продолжал Давыдов.
– То есть, все, что ты рассказал до этого, не интересно?
– я позволила себе улыбнуться, хотя смешного ничего не было.
– Адрес, - заявил Давыдов, как всегда не отвечая на мой вопрос.
– В истории болезни написано, что она жила на Советской, двадцать три. Но это частный сектор, и я знаю тот район. У меня был друг в детстве, он жил там, и я точно помню, что в доме под номером двадцать три никого не было.
Я не вполне понимала, что имел в виду Максим.
– Ты же сам сказал, что это было давно, - осторожно заметила я.
– Может, перепутал что? Откуда такая уверенность в том, что дом стоял пустым?