Комната с видом на звезды
Шрифт:
– Получишь хоть одну двойку, уволю, - ворчал Освальд Павлович, но зря. Двоек я не получала никогда.
***
Как обычно, я принялась расставлять по местам товары, которые за день смешались на прилавке. Ангелы к ангелам, а курительные трубки к пепельницам в виде черепов. Три покупателя заглянули под вечер, один взял ароматические конусы, другой алебастровую ступку, а третий справился у Освальда Павловича, не сможет
– Плохо дело.
– Да что вы!
– искренне огорчился покупатель.
– Это же часы отца, уж почините их!
Освальд Павлович достал из верхнего ящика прилавка очки и одел их на переносицу.
– Починить-то можно, да только механизм больно старый, - сказал он, внимательно вглядываясь в переплетение крохотных шестеренок.
– Оставьте их на пару дней, я рассчитаю точные размеры и сделаю заказ одному своему старому приятелю в Англии.
– Значит, почините?
– с надеждой в голосе спросил покупатель.
– Я все часовые мастерские обошел, говорят, часы дорогие, не возьмутся за них.
– Ничего, - добродушно хохотнул Освальд Павлович.
– Будут вам ваши часы, не беспокойтесь. Кристина, оформи бланк заказа.
Я кивнула и, отложив вельветовую тряпку, которой стирала пыль со стеклянных шаров, подошла к прилавку. Там у Крезы были уже заранее напечатанные квитанции, и я протянула одну из них покупателю. Тот заполнил свои данные, а потом я стала вписывать требования заказчика в бланк, как учил меня Креза.
– Красивые часы, - вежливо улыбнулась я, пока писала.
– Спасибо, - просиял покупатель, бросив взгляд на овальный корпус циферблата.
– Люблю старинные вещи.
– Надо думать, если вы здесь, - я вернула покупателю бланк, и он засмеялся.
– Доброй ночи, - попрощался он и ушел. Освальд Павлович уже настроился на окончание рабочего дня, поэтому я слышала, как в соседней комнате гремят тарелки, слышится звук установленного на плиту чайника. Фортуна крутилась вокруг него, и до меня доносился характерный звук соприкосновения ее лап и линолеума.
– Сегодня из пекарни принесли вишневый пирог, - похвастался Креза из другой комнаты.
– Так что запирай двери и мигом сюда.
Как обычно, я попыталась отказаться, хоть аргументы Освальда Павловича вроде вишневого пирога были убедительными. Но мне казалось неудобным пользоваться благосклонностью своего хозяина и поедать безумно вкусный вишневый пирог. Я ведь работаю в лавке и получаю за это деньги. А Освальд Палович редкий вечер не зазывал меня чаевничать.
– Освальд Палыч, это же ваш пирог!
– заявила я.
– А ты мне не устраивай делянки, девочка, - расслышала я его голос, заглушаемый звуком бурлящей воды. Похоже, одиночество этих грустных вечеров в смежной комнате не так-то просто переносить.
– Тогда помою полы еще и за вазами, - засмеялась я.
– То есть, обычно ты там не моешь?!
– воскликнул Креза, и я, хохоча, отправилась за ведром и шваброй.
– Как там дела
– поинтересовался хозяин "Саламандры", зависая в дверях и наблюдая за моими действиями.
– Мне очень нравится, - призналась я.
– И удалось подружиться с нормальной девчонкой.
– Тогда скажи, великий врач, почему у меня так болит поясница, и как это вылечить, - проговорил Креза таким противным голосом, что я чуть не запустила в него шваброй.
– Освальд Палыч, вы же обещали не подкалывать!
– воскликнула я. Еще летом хозяин собирался консультироваться у меня по всем своим артритам, как он выразился. Я предупреждала, что смогу ответить что-то вразумительное лет эдак через ...дцать.
– Что это за слово такое подкалывать?
– пробормотал Креза, снова скрываясь в смежной комнате.
– Подкалывать можно булавку...
В этот момент колокольчик над дверью огласил торговый зал серебряным перезвоном. С негромким звуком хлопнула дверь, и в лавку вошел какой-то мужчина. Он был одет в джинсы и плотный пиджак, спасающий его от вечерней прохлады. Худощавый и высокий, мужчина остановился у входа и будто давал глазам привыкнуть к обстановке лавки. Ему, наверное, было около тридцати пяти лет. Тонкие губы незнакомца плотно сомкнулись в кривой усмешке. В свете ламп я разглядела его серые, глубоко посаженные глаза, отчего-то напоминающие мне два осколка зеркала.
– Здравствуйте!
– сказала я, тыльной стороной ладони откинув выбившуюся из пучка прядь волос. Это было мое первое правило, поздороваться с гостем и проявить доброжелательность.
– Добрый вечер, - кивнул мужчина. Несколько секунд он изучал меня с таким видом, будто не понимал, что вообще я здесь делаю. Потом он как-то неопределенно повел бровями и медленно прошелся вдоль лавки.
– Мы уже закрывались, - сообщила я.
– Но, если вам что-то нужно, я с удовольствием помогу вам.
Вошедший хмыкнул, словно я сказала глупость.
– Благодарю вас, вы очень любезны, - холодно произнес он и остановился у витрины с кинжалами. Лезвия их были из дамасской стали, а рукоять украшали литые орнаменты, позолота или искусная резьба. Я решила не мешать этому странному человеку и продолжила натирать полы.
– Милая вещица, - услышала я голос незнакомца и отставила швабру, чтобы посмотреть, что заинтересовало его. Теперь он стоял рядом со старинной машинкой для набора текста марки Corona. На днях я как раз отполировала ее черную поверхность настолько, что она напоминала ботинки депутата.
– Вы писатель?
– спросила я лишь для того, чтобы ответить и поддержать беседу. Обычно на машинку засматривались старенькие графоманы, так и не добившиеся успеха в литературе, но полагающие, что вот такая машинка наверняка придала бы им должного писательского мастерства.
– У меня нет к этому способностей, - признался мужчина.
– Как и ко многому другому, - услышала я голос Освальда Павловича, прозвучавший необычайно твердо и жестко. Не знаю, в какой момент он возник в дверях торгового зала, но его взгляд метал молнии.