Комната спящих
Шрифт:
Церковь была самая обычная, деревенская. Единственное, что бросалось в глаза, – высокая квадратная башня. Дождь пошел сильнее, я чувствовал, как на меня падают холодные капли. Я ускорил шаг и, поднявшись по известняковому крыльцу, вошел в неф. Слева бархатная занавеска прикрывала колокольные веревки, а слева в конце прохода, на возвышении, находился алтарь. Явно избыточное количество церковной утвари заставляло убранство казаться беспорядочным.
На стене виднелось старинное изображение. Сначала я решил, что это фреска, но, подойдя поближе, понял, что картина нарисована вовсе не на стене, а на сводчатой ширме из горизонтальных планок. Видимо, автор решил расположить фигуры действующих лиц иерархически – Спаситель парил наверху, обитатели преисподней копошились у самого пола. Снизу к ширме была прикреплена доска, подписанная готическим шрифтом. На вставленном в рамку печатном листе сообщалось, что перед мной «Уэнхастонский Страшный суд», произведение пятнадцатого века.
Я обратил внимание на орду демонов, загонявших обнаженных грешников в пасть гигантской рыбы, зубы у которой были размером со слоновьи бивни. Красный дьявол с острым носом и подбородком тащил на спине нагую женщину, вцепившись острыми когтями ей в щиколотки. Женщина висела вниз головой, бессильно опустив руки, между бедер виднелось интимное место, не прикрытое даже волосами.
Рядом с этой устрашающей сценой был изображен архангел с огромным мечом. Он сражался с самым могучим из демонов – возможно, самим Люцифером. Это был черный великан со злобными глазами и кожистыми крыльями. Но самое жуткое впечатление создавало второе, искаженное отвратительной гримасой лицо, выпирающее прямо из живота.
Я опустил взгляд на подпись. Разобрал несколько слов – «Господь», «Правители», «Зло». Все остальное прочесть не смог.
Глядя на богатые деталями картины боли и страданий, я удивился, с какой же легкостью человеческий разум придумывает всевозможные ужасы. В психоанализ я не верил, но по одному пункту все же был согласен с Фрейдом. В бессознательном таятся страхи, которые вырываются наружу во сне или бреду больного мозга. Я невольно вздрогнул и покинул церковь.
Остаток утра провел в поездках от деревни к деревне. Около полудня остановился около зарослей камыша, съел сэндвич с помидором и сыром, выпил чая из термоса. И там наконец смог как следует все обдумать. Мирный пейзаж действовал успокаивающе. Потом, следуя указателям, направился обратно в сторону побережья. Низкие облака постепенно погружались в темноту, а когда наконец вдалеке показалась больница, был уже вечер. Я отвел велосипед в сарай Хартли и, никуда не заходя, поспешил в свои комнаты.
Я уже почти решил покинуть Уилдерхоуп, но день, проведенный на природе – свежий воздух, живописные виды, физические упражнения, – заставил взглянуть на случившееся под другим углом. Я до сих пор был зол на Джейн, но не собирался допускать, чтобы ее развратное поведение портило мне карьеру. Учебник – это слишком важно. Сначала надо закончить работу над книгой, а потом уже думать о перемене мест. К тому же нет никаких причин отказываться от квартиры мечты в Хэмпстеде. Как и раньше, я живо представлял себе каждую деталь обстановки: окна от пола до потолка, панорама города, ситцевый диван. А у камина стоит женщина – нет, не Джейн, намного лучше. Привлекательная, элегантная, с которой есть о чем поговорить. Скажем, профессорская дочь – начитанная, остроумная, способная понять и оценить мои устремления. Вот лежат ее книги – Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар. Пока эта девушка существует только в моем воображении, ну да ничего, это вопрос времени. А пока займусь работой. Может, даже в гольф играть начну. Осборн говорит, в баре клуба недостатка в женском обществе не ощущается.
«От доктора Йена Тодда
Больница Хайгейт
Саусвуд-Лейн
Лондон N6
1 июля 1955 года
Доктору Хью Мейтленду
Отделение психологической медицины
Больница Святого Томаса
Лондон SE1
Здравствуйте, доктор Мейтленд!
Хочу направить к вам пациентку по имени мисс Сара Блейк (дата рождения – 03.01.1933, адрес отсутствует). Прежде всего благодарю за ваше письмо. Перечисленным вами критериям отвечают три пациентки нашего отделения, но самая трудная из них – Сара Блейк. Страдает от гебефрении, причем состояние постоянно ухудшается на протяжении уже восьми месяцев (словесный понос, ассоциация слов по звуковому сходству, дурашливое поведение, проблемы с самообслуживанием, потеря аппетита).
История девушки весьма интересна. Мать Сары, Долорес Блейк, страдала от послеродовой депрессии, а отец, мистер Грэм Блейк, бросил жену и ребенка, когда Саре было всего полтора года. Впоследствии Сара и ее мать получали значительную финансовую помощь от сестры миссис Блейк, миссис Луизы Кларк, жены успешного торговца ретро-автомобилями.
Из арендованной квартиры в Холлоуэй переехали в собственную, в престижном районе Хайгейт рядом с Дартмут-Парк. Сара училась в частной школе и считалась очень способной. Во время войны Сара и ее мать на два года уезжали в Хартфордшир. В одиннадцать лет у девочки сформировался нездоровый интерес к огню и всему, что с ним связано, из-за чего у матери возникали проблемы с полицией. Сара приходила в парк, вываливала из урн мусор, обливала парафином и поджигала с помощью спичек. Однако достаточно было отказать девочке в ее любимых удовольствиях – и проблема устранилась сама собой.
Когда Саре было пятнадцать, у миссис Блейк начался роман с мужчиной намного моложе ее. Она одолжила ему крупную сумму денег, но отношения прекратились, когда стало понятно, что неблагодарный альфонс не собирается возвращать долг. Год спустя миссис Блейк вступила в отношения с еще одним сомнительным типом. Сестра в категоричной форме потребовала, чтобы миссис Блейк рассталась с этим человеком. Разразилась семейная ссора, и в результате миссис Кларк приняла решение отказать миссис Блейк в финансовой поддержке. Сара с матерью вынуждены были переехать обратно в Холлоуэй. Сара перешла в другую школу, на класс ниже предыдущей, и чувствовала себя там очень некомфортно. С утерей материального благополучия исчез и любовник. У миссис Блейк снова началась депрессия.
Сара бросила школу и устроилась на работу в обувной магазин в районе Нэгс-Хед, а вскоре сняла комнату в том же здании, на верхнем этаже. Примерно в то же время увлеклась оккультизмом – астрология, гадание на картах Таро и т. п., начала общаться с людьми, разделяющими ее интересы. Рядом с Британским музеем есть магазин эзотерической литературы, в котором собираются единомышленники, и, как только Сара узнала об этом месте, сразу стала там завсегдатаем.
В двадцать лет Сара начала слышать голоса, которые приписывала бестелесным сущностям. Ее друзья поддерживали эту точку зрения. Поведение Сары стало эксцентричным, она начала экстравагантно одеваться (как выразилась мать, «будто на маскарад собралась»). В результате Сара потеряла работу, но за комнату платить продолжала. Говорит, помогал обеспеченный джентльмен, с которым она познакомилась в книжном магазине. Сара отказалась говорить, какого рода отношения их связывали, но есть основания считать, что щедрость была небескорыстной. Сара рассказывала о сильных болях в животе и обильном кровотечении. Подозреваю, это были выкидыши. К врачу Сара не обращалась.
Примерно такой же образ жизни она вела до прошлого года, пока 15 сентября едва не сожгла дом, в котором жила. Кто-то из жильцов увидел, как она разливает на лестнице парафин, и поспешил за помощью. К счастью, поблизости находится пожарное депо, и возгорание быстро удалось взять под контроль. Никто не пострадал. Когда Сару спросили, зачем она это сделала, та ответила: «Люблю смотреть на огонь. Это приятно».
Когда я в первый раз встретился с Сарой, болезнь была в довольно запущенном состоянии, и все же она частично отдавала отчет в своих действиях. Мать Сары (сейчас миссис Блейк находится в глубокой депрессии и проходит лечение в Королевской Северной больнице) подробно рассказала нам о детских годах дочери. Вслед за этим больная поступила в Хайгейт. Сразу после госпитализации состояние Сары стремительно ухудшилось. Теперь она редко пребывает в ясном сознании, изъясняется бессвязно, много времени тратит на рисование концентрических кругов, которые зовет «гороскопами». В прошлом месяце разрезала себе запястье и кровью начертила на стене какие-то символы. Этот поступок сильно испугал медсестер.
Полагаю, больше мы для Сары ничего сделать не можем. Видимо, девушке требуется более радикальное лечение. Если вы согласны, пожалуйста, свяжитесь со мной через секретаря, миссис Хемпден (телефон HIG 3562).
Жаль, что такая способная девочка из-за болезни совершенно деградировала. Если удастся достичь хотя бы незначительного улучшения, я уже почту это за величайшее достижение.
Искренне ваш, Йен Тодд.
Глава 15
Невероятные происшествия в Рождественскую ночь мы с Майклом Чепменом не обсуждали. С тех пор как Осборн рассказал про Джейн и Мейтленда, я постоянно думал об их отношениях. Однако, поговорив с Джейн и приняв решение остаться в Уилдерхоупе, переключил основное внимание на паранормальную активность. Отключение электричества, хлопающие двери, огонек и виднеющееся за ним кукольное личико. Хотелось спросить Чепмена, видел ли он все то же самое, что и я, но у бедняги и без того усилилась паранойя. Нельзя было травмировать пациента лишними допросами. В моменты обострения Чепмен прятался за креслом в комнате отдыха или пытался расшифровать, что значат царапины на столе. Когда настроение у Чепмена становилось лучше, он иногда по-прежнему играл со мной в шахматы, но был очень вял и часто жаловался на головную боль. Вдобавок у Чепмена развилась странная навязчивая идея, только ухудшавшая его состояние.
Как-то я застал его сидящим на кровати и что-то торопливо строчащим в блокноте. Вокруг были раскиданы вырванные листы. Чепмен был настолько поглощен своим занятием, что не заметил моего прихода. Я заглянул ему через плечо и увидел сложную алгебраическую формулу, но, приглядевшись, понял, что Чепмен все время пишет одно и то же:
– Что это? – спросил я.
Чепмен прикрыл страницу ладонью.
– Ничего, – ответил он.
Поняв, что настаивать бесполезно, я оставил его в покое.
Через несколько часов Чепмен пришел в более благодушное расположение духа. Расслабился, движения стали более неторопливыми. Я сел рядом, указал на повторяющиеся знаки и, изображая досужее любопытство, спросил:
– Какая-нибудь логическая задача?
Чепмен не поднял головы.
– Парадокс Рассела, – ответил он.
– Бертрана Рассела?
Чепмен кивнул.
Как и Мейтленд, знаменитый философ постоянно выступал на радио. Всего несколько месяцев назад оба участвовали в одной программе.
– Слушали его лекции в Тринити? – спросил я.
– Меня его голос раздражал, – ответил Чепмен.
Я снова указал на значки.
– А в чем он заключается, этот парадокс Рассела?
– Показывает, что наивная теория множеств Кантора ведет к противоречию.
– Извините, Майкл. Ни слова не понял.
– Ну, о парадоксе цирюльника вы, наверное, слышали?
– Боюсь, что нет.
Чепмен пожевал карандаш и произнес:
– Работа цирюльника – брить всех мужчин в деревне, которые не бреются сами. Но это означает, что цирюльник не может побрить сам себя, потому что он бреет только тех, кто не бреется сам. Понимаете?
Немного поломав голову, я покачал головой.
– Ну хорошо, – продолжил Чепмен. – Получается, что данное предложение неверно. Если предложение верно, значит, оно неверно. Получается, то, о чем в нем говорится, – истинно. Предложение не может быть и верно, и неверно одновременно. Но в этом случае…
Тут выражение лица Чепмена изменилось. Вид у него стал встревоженный.
– Зачем вы тратите столько сил на пустые задачи, Майкл? На пользу это вам не идет.
– Я хочу понять, где правда, а где нет. Чему можно доверять, а чему нельзя.