Компаньонка
Шрифт:
Реймонд купил ей торт – любимый Корин торт, ванильный с лимонной глазурью, поздравил ее и извинился: он предрекал, что закон не примут, но не имел в виду отговаривать Кору от борьбы. Пришли поздравить и Грета с мужем. Йозеф открыл шампанское, и Кора обнаружила, что все пьют за нее. Она конфузилась и немного устала, но как смогла ответила на добрые пожелания:
– Хорошо, когда и торт, и праздник, и не нужно на год стареть. – И она улыбнулась своей простой шутке, думая о том, как приятно видеть вокруг любимые лица.
Вечером они с Йозефом, оставшись в доме вдвоем, чистили зубы у раковины, и Йозеф тронул ее за плечо.
– Теперь можешь отдохнуть. Уходи
Кора закатила глаза.
– Кто бы говорил, – пробормотала она и выплюнула зубную пасту.
Йозеф давно уже ушел на пенсию из «Боинга», но все свободное время ходил по домам и чинил людям машины. Народ вечно приходил и оставлял записки: мол, мы прослышали, что у вас золотые руки.
– Я как ты, – сказала Кора. – Люблю, когда есть чем заняться.
Йозеф вскинул голову и посмотрел на ее отражение в зеркале.
– Не просто заняться. Ты же не вышиваешь тут сидишь.
Кора промолчала. Она вспомнила кладбище в Макферсоне и как моросил дождь, когда она в прошлый раз приезжала выполоть сорняки и положить цветы на могилу Кауфманов. Фермы больше не было. Землю поделили на мелкие участки с маленькими домиками и встроенными гаражами. Наверное, дети Кауфмана ее продали.
– Ты прав. – Она поставила щетку в стаканчик. – Хочу, наверное, спасать мир.
– Йа, ты и спасаешь. – Он долго-долго смотрел на нее в зеркало.
Может, он знал. Может, и нет. Через месяц, осматривая во дворе чей-то забарахливший мотор, Йозеф умер: лопнул сосуд в мозгу. Перевалило за полдень, и на их тихой улочке не было ни души. Никто не видел, как Йозеф упал. Кора задремала в доме после обеда. Соседский мальчик лет семи увидел, что Йозеф лежит на тротуаре, уже посиневший, и рыдая кинулся в дом к матери; та, тоже в слезах, побежала к Коре и ее разбудила.
На похоронах Йозефа Коре тоже все соболезновали. Это так тяжело – потерять брата, говорили они. Пусть даже вы не росли вместе, а встретились уже взрослыми. Семья есть семья; все сочувствовали ее утрате. И, главное, как удивительно, что вы нашли друг друга, говорили люди, и Кора понимала, что они стараются сказать что-то хорошее, потому что видно было по лицу, как она испугана и страдает. Да, да, отвечала она, просто удивительно, что мы нашли друг друга. Это просто чудо, хоть мы и встретились уже немолодыми. Все эти годы вместе; Кора так за них признательна. Грета держала ее за руку, а Говард и Эрл встали и сказали добрые слова о своем дяде.
Но дольше всех она обнимала Реймонда – наклонилась через его ходунки, прижалась лбом к его согбенному плечу, щекой – к черному лацкану пиджака. И закрыла глаза, как ребенок, который прячется у всех на виду. Теперь то, что они знали друг о друге, не знал больше никто.
Потом, когда Кора окончательно превратилась в удивительный феномен, когда ей исполнялось восемьдесят пять и девяносто, а она все не теряла остроты ума и твердости походки, и каждый день вставала и варила себе кофе, и читала газету, – она пыталась объяснить людям, что, когда вот так повезло с генами, когда здоровье такое непрошибаемое, в этом есть и худая сторона. Беда в том, порой объясняла Кора, что она пережила стольких любимых. В девяносто три года здоровье еще позволило ей прилететь с Гретой в Хьюстон на похороны Говарда. Кора гладила его внука – своего правнука – по щеке твердой ладошкой. Говард умер семидесяти шести лет. Старик, проживший счастливую жизнь. Из надгробной речи было ясно, что священник полагает его смерть печальной, но едва ли трагической. А Коре казалось так ужасно, так неестественно видеть своего смешного, жизнерадостного
Но в долгой жизни были и огромные преимущества, Кора это сознавала. Память хранила: вот она едет в повозке с Кауфманами, и впереди трусит вороная лошадка; а вот она летит в самолете, и под ней – вершины облачных гор. Корино поколение первым за всю историю человечества увидело землю с такой высоты. Много лет прожила на ферме, где туалет во дворе, – и ничего; а потом и века не прошло, как Грета помогла ей влезть в джакузи в хьюстонском отеле. Кора голосовала за внука Деллы, когда тот баллотировался в сенат штата. И, хотя Реймонда она тоже пережила и оплакала, в 1970 году он был еще жив, и они вместе видели по телевизору первые гей-парады в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Когда новости прервали на рекламу, оба потрясенно переглянулись и долго, не в силах поверить, смотрели друг на друга, и, хотя собирались обедать, тарелки так и стояли остывшие.
И Кора так долго прожила со своими близкими. Грету она помнила еще маленькой девчушкой, которая пряталась под стол, а потом молодой мамой, и вот теперь та сама стала бабушкой. Маленькая Донна, которую Эрл когда-то качал на колене, превратилась в подростка и доказывала родителям и бабушке Коре, что нельзя называть человека «цветным», а однажды встала в церкви и дрожащим голосом попросила собрание (состоявшее целиком из белых пресвитерианцев) поддержать акцию в закусочной «Докум Драгс». Младший внук Греты, Алан, вырос таким же симпатягой, как и Гретин дядя, в честь которого был назван, стал учителем естествознания в Дерби и сам воспитывал двух сыновей.
И, как ни странно, в 1982 году сын Говарда Уолт действительно приехал в Уичиту поговорить про то лето, что Кора провела в Нью-Йорке компаньонкой Луизы Брукс. Уолту было уже за пятьдесят, он стал тучным профессором-киноведом, а Кора поселилась в доме престарелых неподалеку от нового дома Греты. Уолт принес коробочку под названием видеомагнитофон, подсоединил к телевизору в Кориной комнате и сказал: у меня тут в сумке несколько фильмов с Луизой Брукс. Можем посмотреть что-нибудь, если ты в настроении. Да-да, прямо по твоему телевизору. А если устанешь, можно нажать кнопку и сделать паузу, а потом продолжить, когда захочется. Да, согласился он, да, действительно чудо-машинка.
Он пришел поговорить с ней о Луизе. Он пишет книгу о Золотом веке Голливуда, и все, что Кора помнит о Луизе Брукс, будет очень интересно. Кора рассказала ему, что могла, кроме того, что обещала хранить в тайне. Она не упомянула ни мистера Флореса, ни свой приход к Луизе в 1942 году, когда та сидела в чердачной каморке родительского дома, пьяная и разорившаяся, и злилась на мать. Кора не выдаст ее даже теперь. Но, как выяснилось, Уолт уже знал и про мистера Флореса, и про Эдварда Винсента, и про то, как Луиза приползла домой в годы войны. Он все знал. Я читал ее мемуары, сообщил он.
Смущение Коры он счел вполне простительным. Возможно, вам неизвестно, что Луиза только что опубликовала книгу. Да-да, книгу. В прошлом году. «Лулу в Голливуде». Немало положительных отзывов в прессе. Да, насколько ему известно, она еще жива. Семьдесят шесть, живет в Рочестере. Говорят, пить бросила, но здоровье все-таки не очень. Эмфизема. А книга первоклассная. Не просто мемуары, а сборник эссе – о ее собственной жизни, о киноиндустрии, о знакомых знаменитостях. «Эсквайр» и «Нью-Йорк таймс» опубликовали восторженные отзывы. Все так поражены ее стилем, и тонкими наблюдениями, и остроумием.