Комплекс Ромео
Шрифт:
Было решено, что по рассказам Платонова будем ставить полноценный спектакль.
Десять—двенадцать человек в черных водолазках по очереди молча меня обняли, только Иржи спросил, когда можно прийти еще. Кажется, они посчитали, что это был не показ, а настоящая шумная премьера. В театре к этому визиту отнеслись с восторгом и моих гостей окрестили «настоящими питерскими критиками».
– Им понравилось? – спрашивали меня.
– Конечно, понравилось, только это «настоящие питерские гангстеры».
С тех пор все кому не лень носили халявные театральные билеты на всякие незатейливые и заслуженно не пользующиеся никакой популярностью многочисленные постановки для моих «гангстеров». Таким образом те приобщались к чудесному миру искусства… Самое прекрасное в этих культпоходах было то, что ни один сюжет милым соседям не был знаком и, вернувшись, они подолгу выясняли, кто был на чьей стороне в той или иной пьесе. Больше всего одобрений заслужил «реальный развод», который устроил Хлестаков.
– Прогнал такую тему, – восторженно кивали они головами.
– Да! Тема, главное, почти прокатила! Даже с телками!
– Запалился по случаю, конечно!
– Как давно это было?
На удивление, понятие художественного вымысла для этих людей не существовало вовсе. Они были уверены, что все, что ставится на сцене, «в натуре было раньше».
15
После случившегося у нее дома Луиза—Ниже—Пояса смотрела на меня по—другому. Безнадежно угасающая во взгляде тридцатилетней девы похоть сменилась дерзким и одновременно неуверенным вызовом.
Поэтесса забрасывала меня своими опусами. С точки зрения урожайности и плодоносности творческого процесса, все происходившее явно шло ей на пользу.
Я буду плеваться и буду выть,Забуду, кого звала отцом,И слов забуду половину —Вам все равно не удастся залитьПитерским серым своим свинцомМосковской страсти лавину!..«Только не лавину, а горловину, – подумал я. – Но уже лучше, лучше…» Появлялся вместо сопливой и далекой от жизни романтической вермишели какой—то нерв, фрейдистская тема отца и тема вечного противостояния двух столиц. Я свою литературно—педагогическую миссию выполнил, пора была с этим идиотизмом завязывать.
Как назло этот театр был полон маленьких лестниц, кабинетов, гримерок, в которых на меня и велась теперь настоящая охота.
Стоило зазеваться – два варианта событий.
Или гребнешься с лестницы – я часто задумывался, вынашивая планы своей мести, так, что падал с лестницы, – после чего жалел, что не устроился в театр побольше, с просторными коридорами и вестибюлями.
Или меня ловил наш уважаемый завлит с просьбами что—то починить в ее квартире, почитать с ней новый материал.
С Луизой—Ниже—Пояса дела обстояли все хуже и хуже. В своих мыслях она заходила все дальше и дальше. В те места, откуда не возвращаются. Разговоры шли о ее дворянском роде. И о том, что у них в роду имя Станислав является обязательным. И что пора и ей думать о Стасике. И отцом Стасика должен быть крепкий и творческий человек. Спортсмен с ярко выраженным художественным дарованием.
Словом, мой волейбольный опыт подводил меня под эту статью.
В ее глазах.
После начала разговоров о Стасике надо было бежать. Но бежать было некуда.
А тут еще наступил Новый год. Время заработков. Меня элементарно загнали в ловушку.
Кто—то хитро все спланировал. Сплел паутину цинично и умело.
Нужны ли мне деньги, спрашивали меня. Ответ подразумевался и был очевидным: «Конечно, нет, но я готов их у вас взять. Я должен что—то для этого делать?»
О, ужас: развод был сверхпрофессиональным.
Мне доверили играть на нескольких выездах Деда Мороза, а Луиза—Ниже—Пояса ухитрилась поменяться с актрисой—Снегурочкой. Что—что, а с женщинами она умела договариваться.
– Я покажу тебе Стасика.
«О боже, она его уже родила, что ли?..»
Оказывается, речь шла о фотографиях старших Стасиков – отца и деда.
Ходить с ней по домам и пугать детей перед Новым годом было выше всех моих последних драматических сил.
Я слушал ее болтовню про Стасика, которого нужно зачать, смотрел на ее лицо в съехавшей набекрень голубой шапке Снегурочки и пытался понять, что заставило ее бросить такую необременительную для окружающих мужчин лесбийскую линию поведения. Неужели инстинкт размножения? Наверное, он ломает не одну счастливую пару и оставляет в нетрадиционных рядах уж совсем отъявленных мужеподобных крокодилов, чье размножение не даст миру ничего хорошего. Впрочем, вполне вероятно, что мои догадки были поверхностны, а заговорить с ней на эту тему я не решался. Я по—прежнему был одержим боязнью обидеть людей, относящихся ко мне в целом неплохо.
Вдобавок обнаружилась еще одна проблема. Луиза совершенно не была приспособлена к работе как таковой – в этом еще одно немаловажное наше сходство – и уставала уже на первом поздравительном визите. К десятому она просто заходила в квартиру и к изумлению ожидающих праздника и сказочных подарков дитятей гнала телегу о том, из какой далекой страны Лапландии мы к ним пришли и как тяжел, тернист и труден был наш путь.
Ей хватало наглости увиливать даже от моих, казалось бы, более чем добродушных анонсов:
– А сейчас, несмотря на усталость, внученька—Снегурочка все—таки станцует танец и расскажет нам стихотворение, а мы посмотрим, что нам ответят на это детишки!
Наглая корова, корчась от маленького размера снегурочкиных сапожек, заявляла:
– Ой—ой—ой. Боюсь, Снегурочка уже сегодня ничего никому не расскажет и уж тем более – в пляс не пустится. Снегурочке еще со своим старичком в Химки тащиться. Давай уж сразу, дедушка, посмотрим на ребят – что нам с тобой зря ноги—то топтать?
После этого она бухалась в прихожей на ящик для обуви и оживлялась только тогда, когда особо милосердные родители предлагали дедушке перед тем, как выйти на мороз, хряпнуть коньячку.
– А вот это очень хорошая, просто сказочная новогодняя идея, – ненадолго поднималась духом отмороженная внучка.
Нельзя сказать, что и я был самым веселым Дедом Морозом в столице в те новогодние праздники. Вдобавок в своем несвежем и помятом костюме, с бородой, которой словно целый год вытирали крошки со стола, я походил одновременно и на Деда Мороза, и на Лешего. Дед Мороз из разряда, как говорила моя бабушка Лидия Ивановна, «дымом греюсь, шилом бреюсь».
Немудрено, что уже на второй день многие родители отказывались нам платить, а на третий день наши визиты в предпраздничные московские многоэтажки стали больше походить на походы за подаянием.