Компромат на кардинала
Шрифт:
Хотя при чем тут номер? Номер в таких ситуациях вообще ничего не значит, номера лихие люди, если надо, могут на своих машинках хоть через каждый час менять.
Федор постоял, тяжело дыша, вглядываясь в безответные сумерки. Потом спрятал пистолет под борт куртки – на это все же хватило ума, чтобы не пугать слабый пол, отвел волосы со лба и даже попытался придать лицу человеческое выражение. Тут его что-то обхватило за колени, и он еще был в таком взбудораженном состоянии, что чуть не сделал соответствующий рывок, после которого захват ослаб надолго бы… надолго. Но он спохватился и сперва посмотрел вниз, прежде чем дергаться.
Круглая рожица, глаза как блюдца, курносый носишко и щербатенькая улыбка:
– Здравствуйте. Я вас сегодня в самолетнике видела. Вы на мою шапочку смотрели. Нравится? Это мне мама сама связала.
Понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и сообразить, що цэ такэ – «самолетник». Ну да, словечко «аэропорт» Катерине еще выговорить слабо. Помнится, были такие люди в XIX веке, которые никак не могли смириться с иностранными заимствованиями, они хотели, чтобы философию называли любомудрие, галоши – мокроступы, еще какие-то такие словесные приколы придумывали. Федор здорово повеселился, когда про них в первый раз услышал, это потом он узнал, что славянофилы не только прикалывались лингвистически, но и Россию спасали. Катерина, часом, не будущая славянофилка? Ну, если Федору удастся приложить руки к ее воспитанию, именно таковой она и вырастет.
– Привет, – сказал он, придерживая ее за худенькие плечи, чтобы не отходила.
Диковинное это было ощущение – обнимать кроху, прижавшуюся к его коленям и вот так глядящую снизу вверх. Он вообще любил детей, и они его любили, оттого в школе с детьми ему было куда легче и проще, чем с «любомудрыми» училками, но вот такого теплого ощущения своего , родного существа рядом еще ему как-то не приходилось испытывать.
Он быстро погладил девочку по ее помпончикам, оглянулся на Тоню – она-то там как?
Она была в порядке, смотрела на Федора огромными изумленными глазами, словно не верила, что это – он, однако особого страха на ее лице не было, она даже не побледнела. Наверное, она даже не испугалась, даже понять не успела толком, что происходит. Ну и отлично, значит, он все-таки успел вовремя.
Федор мельком улыбнулся ей и снова опустил глаза к девочке:
– Привет. Меня дядя Федор зовут, а тебя?
– Катерина. А ты тот самый дядя Федор?
– Ну да, тот самый, – согласился он на всякий случай, вообразив, может, Тоня что-то рассказала о нем дочери, пока забирала ее из детсада.
– А где кот Матроскин? А Шарик?
– А, ну да, – хмыкнул Федор, сообразив наконец, к какой классической величине его приравняли. – В деревне Простоквашино, где ж им еще быть?
– Они охраняют твой дом? – с прежней серьезностью спросила Катерина, совершенно как мама кивая и поднимая при этом брови, отчего «дядя Федор» просто-таки мурлыкать был готов, вроде того кота Матроскина.
Подумал: если все сладится так, как он хочет, надо будет сразу съездить с Катериной на Канавинский базар и выбрать ей собаку или кота. Еще в Доме культуры на Покровке всякие там выставки кошек проводятся каждое воскресенье. Хотя почему – «или»? «И», не «или»! А может, даже и не одну собаку завести. Какого-нибудь здоровущего пса, чтобы жил во дворе и встречал страшным басистым тявканьем всякого прохожего-проезжего человека, а еще одного в доме держать. Изысканного афгана, или болонку, или кокер-спаниельчика симпатичного – ему все равно, лишь бы девочка была довольна. Рыбок купить, самых что ни на есть чудных, черепах водяных. Хотя они, говорят, растут к изумлению хозяев: ему рассказывали об одних таких бедолагах, которые завели экзотических черепашек в аквариуме, а теперь в ванне их держат и, чтобы помыться, пересаживают этих пятнистых красоток в разнообразные тазики. Суп из них сварить гуманизм не позволяет, да и кто знает, может, именно эти черепахи какие-нибудь ядовитые. А, ничего, дом у Федора большой, даже бассейн есть, так что нехай черепахи растут, пока не надоест! Теперь, когда он спас эту женщину, которую для себя в жизни отыскал, и ее дочку, Федор сделался на диво снисходителен ко многому. Но отсюда надо бы уйти поскорее, вдруг эти ребята где-то поблизости крутятся? Ах, дурак, дурак, ну почему он не взял машину?!
– Катерина, хочешь на такси покататься?
– Вау! – изрекла Катерина.
Ну, это круто. Совсем взрослый ребенок.
Федор оглянулся на Тоню. Она стояла вполоборота к нему и что-то рассматривала – какую-то яркую картинку. Да это же карта, которую он держал в руке, но выронил в момент нападения. И только тут он вспомнил – вспомнил, что заставило его потерять рассудок и наброситься на серого. Даже в горле пересохло от этого воспоминания, однако где-то на донышке души еще таилась последняя надежда: это все случайность была, совпадение какое-то. Но вот она подняла глаза – и снова, как в ту минуту, когда он увидел карту, ухнуло сердце: не случайность. Не совпадение. История продолжается!
Осторожно, ласково отстранив Катерину, взял ее за руку, пошел к Тоне. Собрался с силами:
– Ты уже видела такую карту? Где?
Взгляд ее заметался, она не хотела говорить, она словно бы пыталась закрыться ладонями от страха, но поняла, что Федор не просто так спрашивает. Пролепетала:
– Видела. Когда я… когда я от Леонтьева убегала… от отца, ну, после того, как… Я дверь закрыла, а она так громко захлопнулась, я даже испугалась. Оглянулась – а к обшивке пришпилена карта. Точно такая же. Она мне почему-то в память врезалась, вот это же самое желтое носатое лицо. Папская тиара. Но я тотчас о ней забыла. А сейчас… Почему ты набросился на этого человека? Кто он? Кто эта женщина на карте?
У нее перехватило горло.
– Это карта для игры в тарокк, – со вздохом сказал Федор, держа Тоню за руку точно так же, как держал Катерину. – Теперь их чаще называют карты Таро. На них теперь по большей части гадают, а раньше, лет двести назад, это была нормальная карточная игра. На этой картинке – папесса Иоанна. Существовала такая фигура в папском Риме, до сих пор никто толком не знает, то ли апокрифическая, то ли реальная. С этими картами связана долгая история, а сейчас нам бы лучше уехать отсюда. Давайте-ка я возьму такси, поедем опять к тете Люсе.
– А кто такая тетя Люся? – с радостным любопытством, поскольку обожала новые знакомства, спросила Катерина, дергая поочередно за руку то маму, то Федора. Но им пока было не до нее.
– Почему туда? – настороженно спросила Тоня. – Почему не домой?
– Потому что… потому что…
Он медлил, не зная, а вернее, не решаясь это сказать. Сказать – значит сделать то, чего боишься пуще смерти, осуществленным. Сказать – значит, накликать беду. Но и молчать больше нельзя.
– Потому что ты – дочь своего отца. Потому что те, кто убил его, начали теперь охоту за тобой. Потому что рядом с телами своих жертв они оставляют такие вот карты. Это длится уже 221 год.
Тоня отшатнулась, и Федор грустно улыбнулся:
– Ой, знаю, что ты думаешь. Я хоть и психолог, но сам не псих. И не выдумываю ничего. Это и впрямь на фантастику похоже, но… к сожалению, правда, как ни диковинно звучит. Поверь мне! Я тебе все расскажу, я про это знаю все. Не знаю только, кто этим теперь занимается конкретно. Но этот мужик, который на тебя напал, – он их человек. Как правило, они используют для самой черной работы наемников, местных, – наверняка это такой же наемник. Они могут тебя ждать дома, вот чего я боюсь. Ты пойми, пойми. Если я говорю – боюсь, значит, дело серьезное. Домой тебе сейчас никак нельзя! Поехали к тете Люсе, очень тебя прошу. Поверь же мне!